Рассказы Будылина Н. В. из книги "Озарение"

Ночлег

Фельдшер ветлечебницы Дудаков Иван Павлович, не­высокий, средних лет мужчина, возвращался из города к себе в село. Сентябрь раздождился не на шутку, вот и сей­час встречный ветер заливает капли дождя за шиворот, холодит шею и грудь. "Так можно и простудиться запросто, выбрал я тоже время”, - думал Дудаков, подъезжая к селу Огудалову. Отсюда до дома еще верст тридцать. Колеса вязли в грязи, утопая спицами, на склонах сползали.

Вечерело. От села потянуло дымком с еле заметным за­пахом печеной картошки. ’’Придется здесь ночевать”, - по­думал Дудаков, на глазок выбирая дом покрепче. Сзади под брезентом бултыхалась бутыль со спиртом, медикамен­ты в больших коробках - месячный запас в лечебницу. Ло­шадь привязал к забору, постучал рукояткой кнута в окно. Вскоре из сеней раздался сердитый мужской голос.

-   Кого там нечистая носит в такую непогоду? Хороший хозяин собаку не выпустит.

-  Хозяин, пусти переночевать, припозднился я малость, промок насквозь.

-   Ты кто такой будешь-то? - хозяин вроде как сомне­вался, раздумывал.

-   Да фельдшер я из Варламов, домой вот еду. Пусти, заплачу я...

Дверь, что выходила на улицу, без крыльца, распахну­лась, выглянул молодой мужик в портках и потертой гим­настерке без ремня, оглядел внимательно Дудакова.

-   Счас, обожди, открою ворота.

. Иван Павлович въехал во двор, распряг лошадь, поста­вил под навес, дал сена.

-   Напоить бы лошадь-то, у вас где тут колодец?

-   Да мы с родника берем. Ну, а ты давай вон на задах из бочки черпани. Там она чистая, я только два дня как залил.

Дудаков подошел к телеге, поправил брезент.

-У вас тут не балуют по ночам, а то, может, в сенцы затащим?

-  Да кому баловать-то в такую непогодь, затащи давай, если думается.

-    Да ладно, я на заре тронусь. Кто и видел-то меня, темно уж. У тебя банка есть;

-   Какая банка?

-   Ну, посудина какая ни на то. Подай-ка, я отолью ма­лость, а то намок в дороге, все нутро дрожит.

Вошли в избу. На стене коптит керосиновая лампа, вид­но, фитиль подгорел. У образов мигает лампадка. Справа большая печь с деревянными приступками. На печи крях­тит старуха, мать хозяина. Склонила из-под занавески го­лову, молча посмотрела, пошамкала беззубым ртом и снова спряталась. Слева две деревянные кровати, на них спят, в темноте не разобрать, кто. Иван Павлович разделся, присел к столу.

-   Кто тама, Вася? - спросила женщина с ближней кро­вати, по-видимому, жена хозяина.

-   Проезжий это, спи а ты.

-   Там картошка в чугунке на шестке, покорми человека-то.

-   Ладно, найду.

-   Ванятку-то глянь, раскрылся, поди, весь.

-   Вот наказанье божье, ты уснешь сегодня, вставать-то ведь ранель какую? - Доярка она у меня, на ферме работает,

-   пояснил Вася.

-  Ну, дело ясное, с коровами не разоспишься больно-то.

Хозяин поставил на стол чугун с картошкой в мундирах,

ломтик хлеба.

Выпили по полстакану спирта, запивая водой.

-  Слей, Василий, остальное-то, сгодится когда. Или, мо­жет, еще будешь?

-  Не, хватит, это я так, для компании, по мне хоть и не будь вина-то. Ну, а сгодится, как не сгодится...

Прилег Дудаков на широкой лавке, накрывшись тулу­пом. Проснулся засветло. Хозяев уже не было. Бабка чего-то ворчала на печке. Мальчик лет четырех сидел у окна на самодельной деревянной лошадке, внимательно смотрел на незнакомого дядю. Иван Павлович подмигнул ему, пошел умываться к рукомойнику за печкой. Ополоснул лицо хо­лодной водой, огляделся.

-   Ванятка, а у вас где полотенце-то?

-  А у наш ево нету.

-   Как нет, чем же вы утираетесь?

-   Мама подоем, папа юкавом, а я шам шохну.

Дудаков рассмеялся: ”Ну что ж, рукавом так рукавом”.

Налил в кружку из чугуна на шестке кипятку, отломил кусочек хлеба от каравая, съел вчерашнюю картофелину.

-   Эх, жители, ножа в дому нет...

Ванятка сказал это громко, повторил, наверное, когда- то слышанную отцовскую фразу, но уж больно горько про­звучала она из детских уст. У Дудакова ком встал в горле. Он быстро собрался, накинул не совсем еще просохший плащ, хотел выходить, вспомнил что-то. Достал из кармана плаща складной нож с полированной ручкой, подмигнул Ванятке.

-    Нет, говоришь, ножа-то? Да это и дом не дом. Я вот тут его оставлю, на полке, не забудь сказать про него мам- ке-то с папкой. Скажи, мол, дядя Иван подарил тебе. Ну, бывай здоров, тезка, смотри веселее, прорвемся.

Всю дорогу до дома Дудаков вспоминал эту детскую фразу, грустно усмехался. ’’Вот ведь дите, а и тоже лиха черпнуло, понимает уже. А хорошо, я про нож-то вспомнил. Подрастет, будет вспоминать, вот мол, проезжал добрый дядя Иван, ножичек мне подарил, ребятам хвалиться будет. Ну и мне как-то веселее на свете будет жить, а я себе еще куплю. Жаль вообще-то, трофейный, память. Ну да ладно...”

9.05.93.

Костя Севрюгин

Есть у меня на селе знакомый один, передовой механи­затор Костя Севрюгин. Шальной вообще-то мужик, как про него говорят - с булызиной. По молодости выпивал крепко. Рассказывают про него из этого периода его жизни вот, например, что.

Как-то на свадьбе у свояченицы, что ли, подвыпил он крепко. Вот и стали тех, кто "занемог”, развозить по домам на подвернувшемся к случаю "Москвиче”. Погрузили и его, кричат:

-   Все, что ли? Закрывай, закрывай быстрее, поехали..

Костя сквозь пьяный сон все-то не понял, но почуял

что-то неладное. Душа его взбунтовалась. Кричит, что есть силы:

-   Не заколачивайте гроб, я еще живой...

И пытается бежать. Ему, видно, причудилось, что его хоронят заживо, ну и, естественно, закрывают крышкой. Вот ведь как.

Над женой куражился, гонял ее, опять же по пьяному делу. Детей жалел, не обижал, но и тоже, какая им радость видеть, как он мать гоняет.

Потом остепенился, а получилось это вот как.

Первая жена потерпела, потерпела и ушла от него, уехала из села к своим родителям. К счастью, детишки уже подрастали. Помотался Костя один с полгода, снова же­нился на вдовой медсестре из сельской больницы Клаве Смирновой. Женщина она здоровенная, крепкая на руку, ну и все прочее, приглянулась, одним словом.

Вот как-то выпил он изрядно, свалился где-то, рядом его мотоцикл "Урал”. Сообщили Клаве. Долго не мешкая, собралась она, пришла. Костю погрузила на тележку, в какой мусор да разную рухлядь возят, и увезла, доставила, как говорится, на покой. Пришла за мотоциклом, тянет, а он на скорости, упирается. Так, говорят, юзом до дома и волокла, а не близко.

Ладно, ”муж да жена одна сатана” - говорят старые люди, а еще говорят: ’’стерпится - слюбится”.

Другой раз гуляли они у знакомых, праздник какой-то отмечали. Костя подвыпил, что-то ему не приглянулось, стал кричать:

-   Я вам кто, барин иль не барин? Кто в доме хозяин, спрашиваю, я или кошка?

Обнимает хозяина: "Один, - говорит, - ты человек, ос­тальные все букашки”. И снова: ’’Кто в доме хозяин?”

Клавдя-то, не знаючи, что-то поперек ему сказала, он ей раз и разбил верхнюю губу в кровь. Ладно, умылась Клавдя, обтерлась, виду не показала. Побыли еще малость, Клавдя и говорит:

-   Пора, Костя, домой, милый мой, глянь-ка, расходятся уже, и нам пора.

Костя поерепенился, поерепенился, согласился. Все ос­тальное я уж слышал от Костиного соседа Ивана Заморина. Он как раз на лавочке тогда сидел, наблюдал всю эту кар­тину.

Пришли домой под ручку, песни, говорит, пели. Только зашли, Клавдя дверь на запор и давай его гонять по избе-то. Уж как она его мутузила, это только им известно, только через малое время Костя в разорванной надвое рубахе и с фонарем под правым глазом выпрыгнул в окно.

Все... С тех пор как матушка отходила.

Примерный сейчас Костя семьянин и передовой меха­низатор. Чуть не в каждой газете местной про него пишут да расхваливают. А вот возьмите в руки газету, ну хоть последнюю, и почитайте. ”0 передовиках производства”, ’’Наши полевые богатыри” или как-то похоже. Одним сло­вом, лучшие люди села. А вы говорите...

11.05.93.

”Облади-облада”

У кочегара Валентина Сухова, пятидесятилетнего, су­хонького и скорого на ногу мужика, собрались гости, че­ловек восемь-девять. Отмечали старый Новый год, ну и день рождения хозяина.

Среди гостей выделялся муж сестры Валентина Павел Крайнов, здоровенный детина, сутуловатый, с густой шап­кой черных волос и порыжевшими от табачного дыма уса­ми. Выделялся он не только фигурой, но и нравом: пел, плясал, как мог, - чудил, одним словом.

Хозяйка подала пельмени, все дружно навалились, предварительно пропустив по рюмочке, готовились опро­кинуть по второй.

Справа от хозяина сидел скотник Дубов Виктор с круг­лолицей женой-дояркой (вместе работали с Суховым на ферме). Дубов - мужик тихий, больно тихий, ну, вроде чуть природой обиженный, но трудяга отменный, безотказный. Когда стали разливать по третьей, Витя категорически от­казался. Все возмутились:

е, как бы пьяному не быть...

Вот тебе и на... Да... Ну те, у кого мозга покруче замешана, поднабрались малость, стали петь песни. Потом завели про­игрыватель, слушали музыку, настраивались уже танце­вать. Руководил же опять Павел Крайнов, перебирал и ста­вил пластинки.

-   Так, объявляем дамский танец.

Или...

-   ’’Казачок” на приз, вот эту тарелку салата.

-  ’’Обалди-обалда”, нет ’’Облади-облада”... Эт что за шту­ка?

Поставил, прислушался. Раздалась какая-то будораж­ная музыка, дикие крики, ну, как говорится, всех святых выноси.

Из-за стола ему кричала слегка раскрасневшаяся жена Тоня:

-   Паша, а ты покажи, как счас молодежь-то танцует. Вот умора, он как-то начудил, - обратилась она к окру­жающим.

-Давай, давай, Павло, покажи, - кричали все.

Павел приготовился, поставил пластинку с начала и громко объявил:

-  Обалди-обалда или как танцуют в нашем ДК. И начал... Уж он и задом чудно вертел, ходил в полуприсест, зверо­подобно тряс кудрявой головой, скрипел зубами. Потом как-то странно стал отбрасывать в сторону правую ногу и туда же косить глазами. Вокруг засмеялись, зашумели. То­ня, довольная, шептала соседке:

-   Это он ведь радуется, в дом мы недавно новый пере­ехали.

-   Глянь-ка, глянь-ка, что выделывает, как акробат. Все смеялись, один Витя Дубов сидел смирно, ему что-то

взгрустнулось. А так хорошо отгуляли праздник, всегда бы так.

15.05.93.

Бродячий Дон Жуан

Бригада врачей сельской больницы осматривала на от­даленном здравпункте колхозников и детей дошкольного возраста. За день осмотрели почти всех, собирались уже домой. Молоденькая стройная фельдшерица Надя хлопо­тала с документацией.

-  Мне бы вот двух детей на участке посмотреть, - обра­тилась она к пожилому, грузному педиатру Анатолию Ан­дреевичу Струмину, - так-то их к вам не пошлешь, не поедут.

Струмин притомился, неохотно отозвался:

-   Далеко это?

Ему не очень хотелось таскаться по бездорожью, но долг врача требовал.

-   Да нет, через две улицы только, на машине быстро.

-   Ну что ж, поехали.

Молодой хирург Маяков Сергей Юрьевич увязался с ни­ми, он вообще как-то льнул к доброму Струмину - рано погибшего отца что ли в нем увидел. Б свою очередь Струмин жалел Маякова, но очень-то не баловал, ненавязчиво учил, иногда и поругивал.

Дом стоял на отшибе, добрались, однако, скоро. Маяков остался в машине с водителем, Струмин с Надей ушли в дом. Вскоре Надя позвала и Маякова в дом:

- Идите, там что-то по вашей части Анатолий Андреевич нашел.

То, что увидел Маяков в избе, поразило его. Наполовину оборваны обои со стен, в пазах торчит пакля. Одна един­ственная кровать давно не убиралась. На полу грязь, зола из печки, окурки, плевки. По этому полу ползает грязная девочка без штанов, другой ребенок, мальчик месяцев де- вяти-десяти, на руках у средних лет толстой женщины в драном халате, его осматривает Струмин. Молоденькая, та- • кая же полная девушка лет шестнадцати, что-то готовит у подтопка.

Струмин обернулся.

-   Тут вот дед что-то на ноги жалуется, глянь-ка его.

Сам Струмин стал осматривать другого ребенка, спро­сил у женщины:

-   У вас в роду еще были двойни?

-   Да нет, не слыхала.

-  Где-то были или у вас или у отца, обычно так бывает.

-   Да это у нас не двойня.

-   Как не двойня? Это вот чей ребенок?

-   Мой...

-  А это чей?

-   Вон ее, - показала глазами на девушку у печки.

-   Что же они у вас вместе родились?

-   Да нет, у меня пораньше.

-   Ну и дела... А отец-то кто?

-   Кто, кто, все тот же... У, идол, - женщина зло посмот­рела на лысого, в драной фуфайке старика, даже замах­нулась на него рукой. Старик поднял голову, глаза его ожи­вились.

-  Это что же, он является отцом вашего сына и внучки?

-   Кто же еще, как не он. Навязался на нашу голову. Он уж года два, как тут болтается. Поживет, поживет зиму и снова скроется, бродяга он.

Струмин с интересом рассматривал старика, усмехнул­ся.

-   Да, дела. Это как же тебя, дядя, угораздило?

Старик даже повеселел.

-  И...и, я насчет этого дела ловкий, у меня, чать, язык-то масляный...

Женщина всплакнула, утерлась фартуком.

-   Я-то сама его сговорила, больно уж ребятеночка за­хотелось, думаю, пока еще в силах Ну, а с ней-то... Рабо- таю-то я дояркой, целыми днями на ферме, ну они без меня и снюхались.

Маяков попросил рьяного папашу раздеться и снять обувь. Тот, кряхтя, снял керзаки, в нос ударил резкий гнию­щий запах - обе стопы были сильно поморожены.

-   Вот что, папаша, поехали-ка с нами в больницу, а то ты тут еще кого обработаешь, не расплатишься потом.

-  А с меня взятки гладки, все добро на мне.

Всю обратную дорогу Маяков, посматривая на старика, думал:

”Вот и возьми такого за рубль двадцать. А ведь тоже считает, что он живет, мечтает, поди, о чем-то. Плывет себе по течению, сегодня сыт и ладно. Он-то ладно, пропащий человек, а женщины-то почему на себя рукой махнули? Как же наши идеалы - Джоконда, тургеневские девушки, а Наташа Ростова? Ведь не всех же выдумали. Нет, знает и он, Маяков, многих красивых и гордых, которые отказы­вали во внимании и ему, и невозможно было на них оби­жаться - значит не люб, а сердцу не прикажешь. Так почему же одним все, а другим ничего? Как молено жить в наше время с такими запросами, с такой опустошенностью? Нет, здесь что-то не так, нужно подумать”.

-   Я смотрю, Сергей Юрьевич, вы что-то загрустили.

-  Да старик этот из головы не выходит, ну он-то ладно, а женщины...

-Да, случай незаурядный

Помолчали, Струмин на ходу закурил.

-   В жизни много противоречий, вот взять хотя бы ме­дицину. Всем известно, что главная ценность для людей - это их здоровье, вот, казалось бы, и нужно приложить мак­симум усилий, чтобы его сберечь, ну хотя б не вредить уж больно-то. В жизни получается наоборот, на здравоохра­нение государство выделяет крохи, да и каждый человек поступает вопреки здравому смыслу. Вот я великолепно знаю, что курить вредно, а курю, да и мало ли чего. Или вот наши моральные законы, которые нам вдалбливали со студенческой скамьи: с одной стороны "Светя другим, сго­раю сам”, с другой ’’Исцели себя”. Это что же получается, сегодня я сгораю, а завтра исцеляюсь, так что ли? Ну да вопросов тьма, а нам и на покой пора, надо и семье немного внимания уделить, это наши тылы. До свидания, Сергей Юрьевич, не вешайте нос.

С тем и распрощались, а завтра снова наступит день со своими вопросами и проблемами.

15.05.93.

Продолжение рассказов