Рассказы Будылина Николая Валентиновича из книги "Озарение" 

За грибами

С вечера лил теплый дождь. Низкие, темно-синие тучи склонились над селом, обдавая его своей прохладой. Дома и заборы от сырости потемнели, как-то даже погрустнели. На улице кое-где лужи, но грязи нет, песчаная почва без устали вбирает в себя влагу. С дождем прошла и ночь, барабаня порывами по шиферной крыше. Село будто вы­мерло, но нет, еще не забрезжил рассвет, кое-где на кухнях появились огни, задымились трубы, потянуло запахом пе­ченого хлеба. Вскоре прошел вдоль улицы пастух, сбирая коров, изредка для острастки и для сонливых хозяек хло­пая кнутом. К рассвету дождь кончился, с востока потя­нуло свежим ветерком.

Под шум дождя и шелест листвы под окном я сладко сплю на диване, наслаждаясь покоем, какой-то неземной бтреченностью и отсутствием металлического лязга прохо­дящих мимо поездов, сопровождавших мой быт последние годы. Сквозь дремоту слышу тихий разговор на кухне.

-  Так что, буде идти уже пора, пока дождь-то кончился?

-   Дак, спят еще, жалко будить-то, поди уж, повремени маненысо.

Это хозяйка дома, Алевтина Тимофеевна, разговарива­ет с сыном Костей, мужичком лет двадцати пяти, прожи­вающим с женой по-соседству. Вставать не хочется, но я пересиливаю себя и поднимаюсь. Выхожу на кухню.

-   Доброе утро. Костя, пять минут, и я готов...

-   Дак, спали бы еще, я подожду.

Выхожу на улицу. В ограде, под навесом, хозяин Леонид Семенович, мой старый друг, строгает на станке доски, мер­но шумит электромотор, в сторону летят стружки, резко пахнет смолой.

-  А, проснулись, ну, добро-добро. "Кто рано встает, тому бог дает А я вот мастерю тут помаленьку, душа просит. Вроде, сделаешь что своими руками и сердцу радостно.

-   По грибы вот собрались с Костей.

-   И то дело, вы уж жену с детьми-то с собой не берите, мы их потом поближе сводим, а то там малость на лодке плыть надо, а у нас плоскодонки, верткие. Вон вчера, слы­хать, потонули отец с сыном, ишут, на водолазов вечор деньги сбирали по селу.

-   Да я не будил их.

Быстро на тропинке к бане делаю зарядку, выливаю на себя два ведра холодной воды - это давнишняя привычка, еще со студенческих лет. Насухо обтираюсь махровым по­лотенцем. Тело приятно пощипывает, бодрость неимовер­ная, хоть на медведя...

Из дому вышли, когда на востоке забелела полоса, яв­ственно стали видны склонившиеся над землей тучи. Вда­ли, ближе к речке, в низине, неровными буграми стелется туман. Кажется, что там холодно, но нет, спускаемся в низину и ничего, только сыро очень.

Встречь нам, весело виляя хвостом, бежит хозяйская собака Линда, помесь лайки с волком, за ней, поскуливая, бегут два ее пятимесячных сына, как их называет Костя, братики. Лодка и впрямь верткая, едва сидишь на ней, так и норовит из-под тебя выскочить.

-   Гребите вон к тому мысу, там тропинка есть.

Линда без раздумий бросается в воду, плывет рядом с

лодкой, задрав кверху морду. Братики мешкают, скулят. Костя посвистывает им.

-  Ко мне, ко мне... Фьють, фьють, фьють. Братики, вперед. Они еще ни разу за речку не ходили, - поясняет он.

Один из щенков, чуть покрупнее, черного цвета, с лох­матой спинкой тоже бросается в воду, плывет, смешно фыр­кая. Другой поплыл уж, когда мы выходили на берег.

-  Подтащим лодку вон к той коряге, а то течением унесет.

Речка Белая Холуница не широкая, но течение замет­ное, вода чистая, темная какая-то, по-видимому от низко плывущих туч. Чуть поднялись на бугор, пошли грибы. Вна­чале больше маслята, потом подберезовики, как их назы­вают в вятских краях обабки и красноголовики, иначе по­досиновики. Рея а толстой ножке попадется красавец- боровик. Нещадна ^усают комары, тучей кружатся над ка­ждым живым существом. Не помогает даже мазь. Костя идет впереди.

-   Вот вдоль этого леса надо пройти, я вчера тут много грибов заметил.

-   А почто не собирал-то?

Уже не замечая, я приноравливаюсь к здешнему говору, да и жил я как-то в этих краях долго, так что вспомнить легко.

-   Малы еще, почто губить. Я их листочками покрою и веткой замечу, на другой день иду и сбираю. Люблю по лесу ходить. У нас с отцом в лесу, километрах в десяти ночлежка есть, избу срубили как-то и по зиме свезли туда. Место!!! Рядом ручей бьет, вода чистейшая, век не напьешься. Сядем мы возле, заварим в котелке чайку из смородного листа. Вокруг на десять верст ни души. И по одному иной раз хаживаем.

-  А не боитесь заблудиться-то?

-  Это даже запросто. Иной раз идешь, идешь, вроде пря­мо норовишь, глядь на компас, а уж, оказывается, в другую сторону шагаешь Без компаса в лесу смерть... Ну когда солнце или звезды, то просто, а вот как сейчас, ошибиться легко даже можно.

Идем по проселочной дорожке, только что прошел по ней гусеничный трактор, видны следы. В лес углубляемся редко, сыро очень. Если уж сквозь листву и еловые ветки завидишь невдалеке шляпку боровика, тогда приходится. Вдоль дороги сплошной стеной голубеет остроконечными куполами люпин. Иной раз шагнешь на мох, да так и охота по неьу покувыркаться, уж больно мягок. Линда с брати­ками бегут где-то впереди, то тут, то там покажутся из густой и мокрой травы их намокшие уши. Братики от ра­дости виляют хвостами. Вдруг Линда насторожилась, бро­силась через кусты шиповника к высокой елке. И тут же с нее с шумом и хлопками сорвалась птица.

-   Смотрите, тетерку спугнули, ах хороша...

Костя выставил указательный палец вперед, вроде, как стреляет. Тяжело хлопая крыльями, наискосок через до­рогу, по которой мы идем, тетерка улетела через вырубки к роще, затихла.

Линда рыскала по кустам. Вдруг вблизи вспорхнула птица поменьше, неумело махая крыльями, с частыми ос­тановками. Это мы спугнули маленькую тетерку. Линда метнулась за ней.

-   Назад, Линда, назад, - закричал Костя.

Но Линда, увлеченная охотничьим азартом, быстро на­стигла ее, схватила на лету. Мы метнулись в кусты, нашли прикусанную, уже без движений маленькую тетерку и рядом Линду. 

-   Эх, жаль тетерку, ни за что сгубили.

-   Положи-ка ее, Костя, в корзину, хоть детям покажем.

Вышли на поляну, рядом с дорогой стоит прошлогодний стожар, вокруг разбросаны ветки, сучья. Костя по-хозяй­ски осматривается.

-   Да, скоро и на покос, вот зальют так-то дожди, дак помучаемся... Оно на селе без коровы никуда, хоть и мучений много с косьбой-то. Вот прошлый год поторопились, скоси­ли траву-то, ан рановато, она еще не созрела. Стали сгре­бать, а она свалялась вся, осыпается. Так-то... Она созреть должна, семя бросить.

Костя рассуждает, как повидавший виды старик. Из­вестно, земля мудрости быстро учит.

-   Я вот охотник-то аховый, больше люблю побродить по лесу. Жалко мне зверье бить, уж когда нужда большая. Вот как-то пошли с отцом, обхватили с двух сторон лесок, идем друг другу навстречу. Вдруг из кустов лось прет, ломает ветки и прямо на меня Я было вскинул ружье, потом, нет, думаю, не надо. Ну и струхнул маненько, а он чертяка так и прет.. Ну я ружье в одну сторону, сам бечь в другую. Отец потом меня отматюгал, да и чуть ружье-то нашли Да...

-   Ну, Костя, пора и честь знать, давай-ка обратно вер- таться, а то уж, наверное, беспокоятся.

Костя посмотрел на корзины, приценился.

-   Э.. э..э, да грешно с неполными корзинами домой вер- таться. Вон там березнячок виднеется, это мое заповедное место, вот там дособираем и домой.

И впрямь, в березнячке нашли десятка по два боровиков и красноголовиков. По той же дорожке пошагали назад. Тучи все так же низко ползли над землей, иногда настраи­вался моросить дождь. В резиновых сапогах хлюпало, но все равно хорошо. Так бы и каждый день можно. Только, может, если каждый день так-то, быстро попривыкнешь к этой красоте и не будет ощущения праздника от встречи с природой, а будет все обыденно. Однако, вряд ли, природа неповторима. Завтра появится солнышко, и природа по­вернется к тебе другой стороной, еще невиданной. И так каждый день что-то нас- будет ждать новое, необычное.

02.07.93.    г. Киров.

В бане

Только что вернулись из леса с грибами. Руки, шея, лицо зудят от укусов комаров. Хозяин встретил нас еще у ворот.

-   Дак что, не попусту ли сходили? И..и..и да вы настоя­щие грибники. Ну, заходите в избу.

В доме все уже пробудились, убирают постели. За сто­лом на кухне хозяйка с моей женой готовят пельмени или пермяни, как говорят вятские люди. Вслед за мной вошел и хозяин. Костя, мой проводник, ушел к себе домой.

-   Дак что, Валентиныч, может, и в баньку сходить есть охота?

-   От бани да от чая отказу нет.

-   Вот пельменей откушайте, да тогда уж, - предложила хозяйка.

-  Ну что ты, - возразил хозяин, - кто с полным желудком ходит париться.

Леонид Семенович идет тоже за компанию. Быстро в предбаннике снимаем оболочку и в баню. Жара несусвет­ная, доски на полке раскалились, сесть можно, только по­степенно привыкнув или предварительно его облив холод­ной водой, но это не принято. Я сижу на полке, Леонид Семенович внизу.

-  Как там, не холодно, может, дверку каменки открыть?

-   Можно и открыть, чай, выдюжу.

-  Да вы еще молодцом, второй день наблюдаю, паритесь как и раньше, а я сдал уж немного, да и годы уж не те. Я, почитай, вас лет на десять постарше, а это возраст.

Запарили березовый веник в тазу, вышли пе­редохнуть в предбанник.

-  Эх, квасок ядреный, нате-ка, глотните.

-   И то можно.

-  Я вот пивом поддавать пробовал - не то, только голова кружится, а то еще коньяк добавляют, ну это вообще ду­рачье дело. По мне так: баня так баня, а уж выпивка так выпивка - это две вещи несовместимые. Вот кваском поба­ловаться можно. Ну что, вперед...

Веник уже запарился, обмяк. Я плеснул на каменку березовым настоем с квасом, каменка ухнула, ударила в стену клубами пара.

-   Дверь держи, а то распахнет.

Осторожно забрался снова на полок, слегка щекочу но­ги веником, потом подложил его под голову, лег, задрав кверху ноги. Ступни щипает, жгет, но креплюсь.

-   Вот тоже у нас наладились дубки на веники ломать, да нахваливают. Я как-то раз-два попробовал - стучишь, стучишь, а толку нет, не пробирает до живого. Вот березо­вым как дашь, так сразу чувствуется. Это я как-то в Сред­нюю Азию ездил в гости. Ну в гостях, как в неволе, куда скажут, туда и идешь. Позвали на дачу, а там банешка небольшая из шлака слита. Потопили ее, зовут. Я думаю себе, чем же это они парятся-то, вокруг ни деревца. Спро­сил... А, говорит хозяин (мы у дальней родни были-то), а... говорит, верблюжьими колючками... Ну, думаю, чем черт не шутит, может, запарят да и... Ан нет, достает из мешка ма..аленькие березовые венички, с ладошку, запарил и по­дает. Это он как в командировку едет в нашу полосу, дак и заготавливает. Да... Ну-ка, Семеныч, плесни еще.

-  А вы склонитесь, как бы не обожгло.

Снова ухнула каменка, я склонился, чуть выдержал - тело обжигало, но ничего, притерпелся.

. - Ну с богом...

Потихоньку начинаю париться, сначала ноги, руки, по­том спину и уж напоследок лицо. Друг мой Семеныч скло­нился внизу, кряхтит помаленьку. Чувствую захожусь, "стоп машина, надо и меру знать”. Снова выбегаем в пред­банник.

-   Вы куда сегодня дошли-то, я не спросил у Кости?

-  Да я не знаю... Стожар там старый попался, а за ним березняк большой пошел.

-  А, до Богатых Валов, там грибные места. Не напрасно люди их облюбовали. Там дальше сплошь родники да ру­чейки пойдут. В той стороне, если так верст десять брать, раньше деревень двадцать было, погубили все. Кто сам уе­хал в шестидесятые годы, кого силой сселяли. Где сейчас кто, не найдешь. Да, наломали дров. Оно, конечно, и при Советской власти много доброго было, но и дури хватало. Вот хоть взять деревни малые, кому они помешали. Люди жили, кормились, других кормили и на тебе... Ведь оно как, вот я слава богу родом отсюда, из Климковки. Дак, идешь иной раз, раздумаешься - какое ни место, все у меня мысли да воспоминания какие-то будит: тут подрался когда-то, с того дерева упал, там сено с отцом косил. Так и живешь, вроде и при этой жизни, а вроде, как и прошлым. А оторви меня отсюда, что получится? Да то, что или сопьюсь с кругу или как-нибудь с тоски петлю на себя накину. Тут и родни полно, есть с кем словом перемолвиться. Оно ведь тоже, хорошо коль все хорошо, а как беда, кто как не близкие подсобят. В общем, меня отсюда тягачом не утащишь. Ну, в гости там другое дело, в гости я хоть в Африку поеду, а так нет... Может, где и лучше, но не для меня. Так-то. Ну что, еще заход...

После второго захода открыли отдушину в стене, дверь. Наскоро скатились и обновленные, не чувствуя ни устало­сти, ни даже своего тела, пошли домой.

02.07.93.    г. Киров.

Прим. автора:

Оболочка - одежда (вятский диалект).

Оплошность

Бригадир полеводческой колхозной бригады Тимофей Рябов, сорокалетний крепкий мужик, на заре с ружьем на плече вышел из дому. Уже с неделю за Кривым Логом он выслеживал матерого медведя, но подстрелить все как-то не удавалось. То на нескошенном овсяном поле кувырка­ется - не подступишься, то за речку уйдет, то почует что неладное, да скроется.

Наступил октябрь. Проливные дожди наладились лить каждый день да через день. Под ногами хлюпает, то тут, то там приходится обходить лужи. ’’Эдак и до зимы можно ходить. Стареть, что ли, начал. Бывало, день-два и завалишь косолапого, а тут..." Верст пять прошагал незаметно, вот он и Кривой Лог, тут надо ухо востро держать, не ровен час нарвешься: зверь в большинстве своем первый видит человека. Тимофей крался вдоль края леса, держа лог с подветренной стороны, скрываясь за лохматыми ветками елок. ’’Так, надо сегодня на тропе к речке покараулить. На зиму, перед спячкой медведь, известно, наедается вволю, ну и пить захочет, а из лужи его пить не заставишь”. Ти­мофей еще раньше заприметил медвежью тропку к реке, а вдоль тропки густой малинник.

Выбрал место между двух сосен, обзор хороший и, вроде, за деревьями скрыться можно, не сразу доберется, если что. Другие на деревья забираются, но тоже что толку - медведю по деревьям лазить одно удовольствие, уж если больно ранен, не заможет, а так...

Стал ждать, зорко всматриваясь в тропинку, иногда оборачивался, прислушивался. "Оно хоть и рано, а кто его знает, жди спереди, а он сзади пожалует”.

Ждал до полдня, перекусил хлебом с квасом из солода. Курить опасался. Лежать было сыро, неудобно, привставал иногда, потирая онемевшие руки. Решил так: до обеда жду, потом пойду прямо по тропинке, может, где берлогу обна­ружу. ’’Оно страшновато, конечно, но...”.

Совсем уж было хотел встать со своей лежанки и тут услышал вроде как мычание. Прислушался, нет, тихо, толь­ко застрекотала сорока на ветке березы. И тут появился он... Раздвигая своей могучей грудью ветки деревьев, прямо на Тимофея вышел огромный медведь. Морда и бока его были мокрые, легким движением он стряхнул с себя воду, как это делают собаки, осмотрелся, потянул воздух. Вроде как что-то заподозрил, повернулся боком, как бы разду­мывая, куда идти. Тимофей прицелился в голову медведя, чуть ниже правого уха, выстрелил. Сразу стал снова заря­жать ружье чуть дрожащими руками, искоса поглядывая на медведя. Тот взревел, встал на задние лапы, ринулся в направлении Тимофея, с головы его текла кровь тоненькой струйкой на грудь и брюхо, капала на землю. ’’Задел, долж­но, только, как же это я?” Пальцы не слушались, никак не хотела гильза вылезать из ствола. ”Ну, пропал, бежать на­до...”, - появилась спасительная мысль. И уж метнулся в сторону, но тут же услышал, как что-то грузное сзади грох­нулось на землю. На бегу оглянулся: медведь свалился на бок метрах в трех от лежанки. Уже спокойнее перезарядил ружье, держа его наготове, осторожно подошел к медвежь­ей туше. Тот лежал на боку, подломив под себя левую лапу, правой норовил как бы ухватиться за что-то.

”Да, матерый зверь попался, этот подломит, не уйдешь. Когти-то, когти-то”. Толкнул медведя ногой, наступил на лапу. Из раны на голове ширчком текла кровь. Тимофей устало сел на медвежью тушу, достал шитый кисет с ма­хоркой, закурил. Потом ножом отрезал коготь у медведя с передней лапы, положил в карман и быстро пошагал в сторону деревни. Думал про себя: ’’Засветло надо снять шкуру, да ходку одну сделать с мясом”.

Через час-полтора с женой Матреной и сыновьями-по- годками Витькой и Андреем, светловолосыми и такими же кряжистыми, шел уже от дома снова в лес.

-  Не отставай, а то уж смеркаться скоро будет, дни-то короткие стали, не успеем глазом моргнуть.

-   Ружье-то не взял, Тимофей, ну-ка кто попадется.

-   И так тяжесть тащить, топора хватит.

-   Батя, а он большой? - Тимофея догнал младший сын Андрей.

-   Хватит на всех, еще завтра таскать придется, если волки не растащат.

-  Надо б покараулить ночь-то, - вступил в разговор Вик­тор.

-  Вот вас, храбрецов, и пошлем. Шагаем, шагаем, ребя­тишки, некогда калякать.

Засветло подошли к Кривому Логу, без опаски Тимофей шагнул по медвежьей тропке, вот и его лежанка у сосен. Туши на месте не было, только трава густо облита кровью в одном месте. ’’Кто-то наткнулся, освежевал и унес, - пер­вое, что подумал Тимофей, - но не могли же так быстро .

Вдруг из близлежащих кустов раздался страшный рев, и на поляну, шатаясь и мотая головой, вышел медведь. Мат­рена и парни бросились бежать. Тимофей остолбенел.

-   Куда, мать вашу, стой, кому говорят!

Спрятался за сосны, наблюдал. Матрена остановилась первой, осторожно подошла к нему, дрожала. Вдали оста­новились и парни.

-   Ты ж говорил, убил.

-  Говорил, говорил, да я вот и коготь отрезал. Очухался, видать, косолапый, но он ранен крепко, в башку я его уго­дил, не сможет он бечь-то. Вы возьмите по палке да с этой стороны его подразните, а я сзади подкрадусь.

-   Да ты что, Тимофей...

-   Делайте, говорю, я что, неделю напрасно что ли тут шастал?

Матрена с парнями взяли по палке, стали стучать ими, высовываясь из-за кустов можжевельника. Тимофей крал­ся на четвереньках, прислушивался к шуму. Медведь рявк­нул снова, слышно, как бросились бежать Матрена с пар­нями. ’’Неужто убежали, - подумал Тимофей, - не должны же. Ну, Тимоха, не подведи”. Слышно, как снова застучали палками, - "Молодцы, милые...” Вот где-то среди веток ели замаячил хребет медведя. Тимофей напрягся, бросился впе­ред и два раза хрястнул обухом топора по крутому затылку медведя, тот тут же завалился вперед.

Шкуру ободрали уже по-темному, отбросили в сторону. Тимофей наделал хвойных факелов, взял топор, примерил­ся. Туша лежала внешне очень похожая на человека, толь­ко крупнее. ”Эх..., ну, давай, поторапливайся”. Под хвойны­ми факелами часть изрубили, уложили в котомки, прочее припрятали. Рано утром сделали еще ходку, остальное рас­тащили волки или какой другой зверь. Мяса хватило до Рождества. Так, считай, и перезимовали на медвежьем мя­се, а зима в тот год была тяжелая.

2.07.93., пос. Климковка.

И так бывает

Фельдшера колхозного здравпункта Носова Андрея Кузьмича, пятидесятилетнего, маленького, лысого, тихого, даже забитого мужика, вызвали поздно вечером на дом к роженице. Вызвали прямо чуть ли не из-за стола. Только они с супругой Татьяной, такой же маленькой, но шустрой, вернулись из гостей от соседей с крестин, только, было, Андрей Кузьмич, пошатываясь, прошел на кухню, попил ядреного кваску из солода, подумывал уже завалиться на боковую, как тут и вызвали. И ведь барабанят-то как, гос­поди, как будто пожар. Идти не хотелось... ’’Вот ведь при­прет их в такую непогодь болеть, а то еще и рожать заду­мают. И к чему, на что мне такая жизнь паршивая, хороший хозяин собаку не выпустит, а тут тащись на другой конец села”.

Делать, однако же, нечего. Андрей Кузьмич надел ре­зиновые сапога, брезентовый плащ с капюшоном (подарок зятя), жена подала саквояж с инструментами и лекарст­вами, и он ступил в ночь. Темень на улице была несусветная, дул порывистый, холодный ветер, под ногами чавкала грязь. Андрей Кузьмич знал свое село как свой морщини­стый нос, свободно шагал на ощупь. Путь не близок, чтоб скрасить его как-то, старался думать о чем-нибудь прият­ном. ”Да... Жизня... Вот проработал здесь, почитай, четверть века, считай, полжизни здесь прожито. Ну, дак что? Жить можно: люди уважают, начальство больно часто не наве­дывается, дети определены. Теперь и для себя пожить мож­но”.

Последнее время Андрей Кузьмич маленько распустил­ся, выпивать стал частенько, и не то, чтоб крепко, а так, для веселости. Однако, после одного случая поставил себе за правило - с пациентами не выпивать. А получилось это вот как. Как-то вот так же пришел на вызов, вроде, как простыл один тут, ну, и температура поднялась высокая. Ну ладно, вызвали его, приходит, а там гулянка. Как по­ложено, в другой комнате осмотрел больного, укол сделал, приписал лекарства, какие пить, и уж собрался уходить. И тут прицепилась к нему хозяйка, выпей, да выпей. Ну и выпил рюмку из уважения и пошагал себе. Ладно... Прохо­дит с полгода. И вот как-то зашел в правление колхоза, а там скандал - эта самая хозяйка шумит на всех контор­ских, какие-то льготы шжу выбивает, да ладно б так, а то обзываться начала. Ну, Андрей Кузьмич и не стерпел, что ты мол, Анастасия, разве можно так на людей, а она:

Размышляя таким образом, Андрей Кузьмич подошел к калитке нужного дома. Со двора залаяла собака. Вышел хозяин, молодой кучерявый мужик, колхозный тракторист, отогнал собаку, проводил в дом.

За перегородкой лежала его беременная жена, поста­нывала, хватаясь за живот. ”Гм... Вроде рожать еще рано­вато, надорвалась, наверное, чего-нибудь?”

-   Давно ли, матушка, заболела?

-   Да с обеда тошнехонько стало, только пришла из ма­газина и как ножом зарезало.

-   Дак, поди, подняла чего?

Андрей Кузьмич открыл саквояж, стал вынимать инст­рументы. Фонендоскопа не оказалось, видно, жена второ­пях забыла положить. Ну ладно... Поговорив маленько с больной, стал ее осматривать. Посчитал пульс, потрогал ноги, осмотрел живот, стараясь не дышать на пациентку. Пульс частил. В хмельной голове мелькнула мысль: ”Уж не погиб ли ребенок-то?” За неимением фонендоскопа, прило­жился к животу ухом, прислушался. Слушал долго...

Через несколько минут в комнату из кухни вошел встре­воженный муж и видит: жена лежит на кровати, закатив глаза, а привалившись головой на ее живот, преспокойно спит фельдшер Кузьмич...

На обратном пути приятные мысли у Андрея Кузьмича в голове не рождались, хоть убей. Так и буравило башку напутствие хозяина: ’’Нам таких докторов и даром не надо. Лекарь, так твою...”

16.09.93.

'In vino vita - В вине жизнь (лат.)

Попутчик

Удивительно быстро сходятся в дороге люди, особенно в поездах. Да и, понятное дело, путь может быть не близким, да и не вот уж какое это приятное дело, дорога. Хотя есть любители путешествовать, тоже находят какие-то прелес­ти в этом, ну это кому что.

Как-то возвращался я домой из гостей. В купе со мной ехал сухонький старичок в очках, с супругой. С виду ин­теллигенты старого покроя, все газетки почитывали да рас­суждали между собой о разном потихоньку. Мне как-то неловко было вступать в их разговор, да и они, видимо, к этому не стремились. Спустя малое время я вышел в тамбур перекурить, вскоре туда явился и старичок-сосед. Курил он "Приму” с наслаясдением, можно сказать, профессио­нально, не играя, как говорится, на зрителя.

В это время поезд остановился на каком-то полустанке, к соседнему от нас вагону метнулись люди, дверь открылась и им стали бросать буханки хлеба. Люди, больше женщины, ловили их, торопливо клали в мешки. Часть буханок па­дала прямо на землю. Поезд простоял минуты две и тро­нулся.

-  Посмотрите-ка, чего делают, как собакам бросают. Ка­кое неуважение к людям, - старичок обратился ко мне.

-   Да, картина неприглядная.

-   И какое терпение великое у русского человека, ни у кого такого нет. Уж как над ним не измываются, а он все терпит, всякое начальство над собой.

-   "Каков поп, таков и приход”.

-   Ну все это до поры, до времени, и не дай-то бог сбун- туется русский человек, тут уж держись. И по мне пусть кто угодно у руля: царь, король, феодал ли какой, хоть черт с рогами - только без кровопролития, без гражданской войны, в которой не может быть победителей. Да, разре­шите представиться, Лосев Иван Сергеевич, полковник в отставке. С кем имею честь?

Я представился.

-   Вот на закате жизни решил с супругой поездить по городам и весям Российским, где некогда жили или бывали. Ну все-то не объездим, конечно, пенсии не хватит, но все- таки.

-   Мы вернулись в купе.

-  Ты знаешь, Маша, молодой человек почти наш земляк, юрист по профессии. Прошу любить и жаловать, супруга

моя, Мария Никитична. Так вот, Машенька, мы про Русь- матушку рассуждаем, спорим даже.

Помолчали немного, проезжая какую-то речку, наблю­дая за рыбаками в лодках. За речкой село довольно боль­шое, овраг делит его надвое. ’’Поди, в старое время дрались по праздникам одна половина на другую”, - подумалось мне. Дальше пошли удмуртские станции с причудливыми названиями: Пибанынур, Андрейшур, Корса и другие. Вдоль железной дороги растут ромашки, слегка покачивая го­ловками и как бы дразня солнце своей схожестью. Было начало июля, разноцветье в разгаре. Вечерело. Солнце стало прятаться за облака. Слева груда оранжевых облаков, в центре - фиолетовые и сверху золотой ободок, справа, в дымке как бы горы вдали.

-   Красота-то какая, семьдесят лет смотрю и никак на­смотреться не могу! - старичок снял очки, тер глаза паль­цами.

-  Ты, Ваня, не надоедал бы молодому человеку со своими разговорами, давай-ка, лучше чаек организуем.

-   Ну что вы, Мария Никитична, мне даже очень инте­ресно слушать. Вот в отношении чая вы правы, я сейчас все организую и перекусим, кстати.

За чаем разговорились снова, соседа моего беспокоили, видно, какие-то мысли, он хотел высказаться.

-  Вот мы в Казани часа три ждали поезда, прогулялись, присели отдохнуть в сквере возле вокзала, вот с Машень­кой. И, скажу я вам, были прямо-таки шокированы. Вокруг столько пьяниц и все ведь молодые, половина женщин. Вы знаете, ну ничего нет человеческого. Ведь это полная де­градация личности. Это уж не животные, те хоть о детях заботятся, это еще ниже. После этого не хочется жить. Да, пропала Россия, пропала... Кто за границу укатил, ну, а те, кто и остались-то, постепенно опускаются. Да и как не опустишься от такой жизни, когда тебя на каждом шагу мордой в грязь тычут, да еще и плакать не велят. Вот это и есть демократия по-русски.

-    Позвольте не согласиться с вами,- возразил я ему, - ну те, кто уехали, бог с ними, хотя тоже не достойно му­жественного человека, ведь это трусость, если хотите, тру­сость перед трудностями... Если ты сильная личность, да еще и русский, устраивай жизнь здесь, а не бегай по за­границам. Хотя вольному воля, как говорится. Однако, не в этом дело. Вот я не так давно у друга был на свадьбе в деревне. Гостей много было, разных возрастов, а мы вот с супругой угодили за стол с молодежью - друзья жениха и невесты, человек пятнадцать. Хорошие ребята, я вам ска­жу, а главное, совершенно не пьют вина. Я сразу-то и не заметил, потом уж пригляделся. Один, напротив меня, ро­зовощекий такой, светловолосый парнишка лет восемна­дцати все на сладенькое налегал, то пирожное кушает, то морс попивает. Я, знаете ли, не выдержал, спросил его: ”Что ж, - говорю, - паренек, ты вино-то совсем не пьешь?”

 ’’Нет, -   отвечает, - сегодня, наверное, выпью рюмочку. И это толь­ко, наверное. Так что, в этом плане, Россия-матушка жива и будет жить, смею вас уверить.

-    Ну это, скорее, исключение из правил, впрочем, вы меня своим рассказом порадовали. И, вообще, рад был с вами познакомиться. Будете в Саратове, заезжайте, нас найти просто.

Мы обменялись адресами. В купе притушили свет, за окном вагона стемнело. Я забрался на верхнюю полку и быстро заснул под монотонный стук колес.

19.09.93.

Первый на деревне

Есть у меня в деревне приятель один, замечательный между прочим человек, Панкратов Анатолий, Толян, как его зовут близкие, рыжий пятидесятитрехлетний детина. Чем замечателен этот Толян, так это тем, что он во всем норовит быть первым. Он первый скотник в колхозе, первый кулачный боец, первым освоил в деревне бензопилу, когда еще они только появились. В общем, куда ни кинь, тут он и первый, и как-то везде и всегда у него все ладится, на руку что ли легкий... Одним словом, умелец на все руки. Но вот однажды с ним произошел случай, о котором вспоми­нает он неохотно и то, если чуть на взводе.

А получилось вот что.

Лет, эдак, тридцать с лишним тому назад, когда о мо­тоциклах на деревне еще и не помышляли, катались больше на лошадке да на велосипедах и то не все, а те, кто могли, да пошустрее. Так вот, решил он в этом деле тоже всех опередить. Сдал в районе на мясокомбинат двухгодовалого бычка и на вырученные деньги (уж на все ли, не знаю) приобрел себе ярко-красный мотоцикл, как все говорили "Козел". Недели две он стоял во дворе под навесом, Толян протирал его дважды в день тряпочкой до блеска, на за­висть односельчанам. Потом, видно, проинструктировался у кого-то (а это тоже не просто, сельские до той поры ви­дели мотоциклы только в кино про фашистов) - решил прокатиться.

Залил бензин и ясным июньским утречком выкатил мо­тоцикл на улицу, окруженный детворой со всей деревни. Чуть позже подошли и мужики, которые полюбопытнее. Дело не шуточное. Если на заре коллективизации бегали за село встречать первый трактор всем гамузом, то тут тоясе не проще, если подумать. Взревел мотор, выбрасывая клубы дыма.

-   Газу-то, газу поубавь, - подсказывали ему знатоки.

-  Разойдись, мужики, сейчас буду трогать, - командует Толян

Уселся на сиденье, огляделся как-то затравленно - вол­нуется, известное дело. Еще пуще взревел мотор, и мотоцикл тронулся рывком, чуть усидел Толян на своей машине. По­том ничего, поехал ровно, только виляет с колеи на колею, не приловчился еще. Ребятня и которые помоложе взрослые мужики за ним, Толяну лестно. Так и бегали за ним по деревне, пока не выдохлись. Толян и вовсе разошелся, шиб­че стал колесить, уж не догонишь, песню озорник заголосил:

Спустя время решил притормозить, а не может, то ли машина что-то поломалась, то ли запамятовал чего? Уж он и газ сбросил, на педали разные нажимал - не встает мотоцикл, катит себе. На очередном вираже кричит мужи­кам: ’’Держите меня... Пособите за ради христа...”

И снова укатил. Сразу-то, что к чему, и не поняли. Жена Маруся сообразила первой, сбегала в хлев, принесла вож­жи.

-   Мужики, уж вы изловите мне его, непутевого.

Начали мужики ловить Толяна, ждут его с вожжами на одной улице - он через другую проскочит, так и бегали по деревне. Все ж таки изловили ’героя” и потом долго отпаивали его самогонкой, крепко, видно, перепутался Толян.

Но эта никчемная неудача его не остановила, он и до сих пор такой, где что новое - он и тут.

23.09.93.

Хирург В. Г. Лермонтов

Слышал я, что у каждого человека есть двойники. Го­ворят еще, можно умереть и снова родиться где-нибудь лет эдак через двести. Много чего говорят дельного и пустого, но вот однажды жизнь свела меня с одним человеком, после знакомства с которым я о многом Задумался. Подумайте и вы...

”На заре туманной юности...” В общем, лет пятнадцать назад, познакомился я в одной из районных больниц Ки­ровской области с хирургом Виталием Гурьевичем Лермон­товым. Сама фамилия довольно редкая в России и уже притягивает ваше внимание, а тут еще, если внимательно присмотреться, можно явственно заметить черты нашего знаменитого поэта. Словом, ни дать, ни взять Михаил Юрь­евич Лермонтов, только чуть постарше годами. В то время герою моему было уже за сорок лет.

Интересная, просто невероятная игра природы. Я пы­тался выяснить у него родословную, но ничего определен­ного не добился, вроде б нет родственной связи, во всяком случае по прямой линии... Однако уж очень похож и та­лантом не обделен - на всю область знаменитый хирург- виртуоз. Кроме того, щедрый учитель, а это тоже в медицине дело не последнее. Не каждый хирург делится своими на­выками, а некоторым просто это и не дано, ведь нужно еще и терпение иметь, обучая новичка.

Сам Виталий Гурьевич - мужчина представительный, красивый даже (посмотрите в любом школьном учебнике портрет М.Ю. Лермонтова). И знал толк в женской красоте, это тоже большое достоинство - красивое должно оценить и понимать.

Один у него я заметил недостаток: как начнет говорить, так и замельтешит у него: ’’Это самое, - да,- это самое”. И после каждой почти фразы. Сразу это режет ухо, а потом ничего, привыкается. Вот за это, думаю, знаменитый одно­фамилец его пожурил бы.

Много за свои тридцать лет работы он спас людей, де­сятки тысяч прошли через его умелые руки. Редкий месяц в местной газете не благодарил его очередной счастливый пациент. И делал ведь такие операции, за которые не бра­лись даже в областном центре. Подумает про себя: ’’Надо бы сделать человеку, это самое, помочь как-то...” И сделает, да как...

В общем, в тот период, когда я с ним познакомился, вполне это был ’’Герой нашего времени”, со всеми атрибу­тами, даже с медалями.

Однако время бежит, и вот лет в 55 занемог Виталий Гурьевич, после очередного стресса получил крупноочаго­вый инфаркт миокарда. Вроде б, отлежался малость, снова на работу, но слабость не прошла. После повторного обсле­дования в областном центре рекомендовали обратиться в Москву к известному профессору. Коллега в Москве осмот­рел внимательно, где болит, да как болит, и предложил операцию, но не просто, а за большие деньги. Он бы и рад был сделать операцию бесплатно, но за ним тоже люди стоят. Словом, не солоно хлебавши уехал Гурьевич к себе домой. Походил по новоявленным предпринимателям, по предприятиям района, однако денег не набрал. Совсем сник Гурьевич. Но месяца через два вызвали его в облздравотдел и уж оттуда направили в Москву на операцию, оплатив счет.

Последний раз видел я его месяца три назад. С виду ничего себе выглядит: все такие же приятные черты лица, взгляд веселый, только располнел слегка. Когда раздетый был (я его рано утром с постели поднял), заметил я на груди у него длинный-предлинный рубец багряно-синюш­ного цвета.

Сейчас не работает уже, хозяйством немного занима­ется. Книжки почитывает, благо, много их в доме, и среди них я заметил несколько томиков знаменитого М.Ю. Лер­монтова, однофамильца, а может, и предка, как знать...

2109.93.