Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

 2-6 Завершающие главы романа "Чапанка" Н. В. Будылина

 

36

В Усолье мятежники поделились на две группы, одна двинулась на село Усинское, другая через реку Усу - на Печерск и дальше через Волгу на Кануевку. Однако в Кануевке их не приняли. После дли­тельной перестрелки мятежники вынуждены были отступить на гор­ную сторону Волги.

В богатом купеческом селе Усинске встретили их хлебом и солью. Большинство крестьян села зажиточные, издавна занимались кто извозом, кто торговлей. Во главе Советской власти стояли зажиточные крестьяне Хованов Илья, Булкин, Козлов, Приданов-Голоднов, давно выжидавшие момента, и которым Советская власть не давала раз­вернуться в полную силу. Мятежники разместились по квартирам, главари заседали в штабе, от имени Советской власти сочиняли об­ращение к соседним исполкомам с предложением поддержать вос­стание:

"РСФСР. Исполнительный комитет Усинского волостного Совета крестьянских депутатов Сызранского уезда. 10 марта 1919 года, N9 161.

Борлинскому сельскому Совету.

Усинский волостной Совет доводит до вашего сведения, что наша волость, а также вокруг лежащие волости: Печерская, Усольская, Верх- не-Мазинская, Новодевиченская, Шигонская и все Сенгилеевского и Ставропольского уездов восстали против коммунистов, которые гра­били трудовое крестьянство. Восстание разрастается вплоть до Сим­бирска и Самары, сформированы отряды и везде коммунисты свергаются и бегут от восставших крестьян в панике. Мы сегодня с подошедшими к нам отрядами намереваемся взять Сызрань, почему просим вас, граж­дане, присоединиться к восставшему крестьянству, сформировать от­ряды, известить близлежащие к вам села и деревни и кто с чем может идти на Сызрань".

Такие призывы были разосланы в разные направления.

Заседали шумно, уже давно наступила ночь. В избе накурено, хоть топор вешай.

-    Ну, все что ли обговорили? - старший Вырыпаев встал из-за стола.

-  Надо б еще в Сызрань послать, разведать, что к чему, из запасного батальона сведений нет, - возразил председатель мятежного испол­кома Илья Хованов, коренастый пружинистый мужик средних лет.

-   Будут сведения, как подступим к Сызрани, так и переметнутся...

Разошлись по домам, улеглись кто где. Среди ночи Вырыпаева разбудил Иона Серов.

-    Вставай, Тимоха, гонец прискакал, от Батраков на нас отряд идет.

-  Сколько штыков? - тут же проснулся, словно и не спал, Вырыпаев.

-  Да штыков, говорят, в полтораста...

-   Поднимай людей, только тихо, без шума.

Отряд в сто тридцать человек из Сызрани и Батраков, собранный второпях из коммунистов и сочувствующих, во главе со старым боль­шевиком Робертом Эдуардовичем Зириным выдвинулся накануне навстречу мятежникам. Двигались тихо, скрытно. Прошли стороной Печеро-Выселки, Губино. Вот уж и речка Тишерек вблизи имения Насокина, видны уж в сумерках крыши домов Усинска. Чуть впереди идут сызранские комсомольцы во главе с Шурой Смирницкой, строй­ной сероглазой блондинкой. "Ей бы не в войну, а в куклы играть", -   подумал Зирин, когда обходил перед выступлением отряд. Однако, приказ есть приказ. Отряд рассыпался цепью. Никто не предполагал, что мятежники по замерзшим болотам и речке обходят их с флангов. Стрельба началась уже тогда, когда передние почти вплотную на­ткнулись на залегших повстанцев.

-    Вперед! За дело революции! - закричал Зирин, устремляясь на врага. Его остановил тупой удар в грудь, он упал на снег, однако еще пытался встать. Рядом вскоре упали друзья-товарищи Максим Кириленко, Иван Савин.

Стреляли редко, винтовок у мятежников недоставало, больше ко­лоли вилами, глушили железными шкворнями. В бою на речке Ти- шерек мятежники захватили более тридцати пленных и среди них Шуру Смирницкую, оглушенную после удара дубиной по голове во время боя. Пленных повели в село, тех, кто не мог идти, расстреляли у околицы, Других связали и бросили в сарай.

Шуру Смирницкую волокли до колодца, плеснули на голову ведро воды и тут только признали в ней женщину.

-    Глянь-ка, баба..., - удивленно вскрикнул известный на селе ху­лиган и вор по прозвищу Моня. Склонился, внимательно смотрел на побледневшее лицо.

-  Чего ты с ней цацкаешься? - проговорил, проходя мимо с ружьем за плечами, Иона Серов.

-  Давай, паря, утащим на пару в сарай, побалуемся, глянь, какая краля...

-   Не до баловства сейчас, как бы голову на плечах сохранить.

-     И то верно..., - Моня гулко крякнул, ударил обухом топора лежащую навзничь у колодца девушку по виску. Слышно было, как хрустнули кости, в разные стороны брызнула кровь. Тело девушки в фуфайке и валенках задергалось в предсмертных судорогах. Даже видавший виды Серов отвернулся, пошагал прочь. Моня, не торопясь, подошел к поленнице дров, вытесал кол и вбил его уже трупу в кровоточащее горло. Обчистив топор об снег, еще раз взглянул на дело своих рук, помочился у забора, матерно ругнулся и пошагал дальше.

Мятежники ликовали.

-   Кто еще хочет испробовать силу крестьянской армии?! - кричали они, празднуя победу.

♦    ♦    ♦

Солнце только-только показалось из-за снеговых туч. Наступал шестой день восстания.

Отряду Казятина под Сенгилеем преградил путь сводный батальон красноармейцев. Только было первые подводы спустились в овражек, за которым виднелись уже крыши крайних домов, как с двух сторон по ним открыли прицельный огонь из пулеметов. Казятин матюг- нулся, спрыгнул с саней, залег за валун.

-   Ты куда смотрел? - зло крикнул он Якову Гудову, тот только что с Дмитрием и группой других мужиков вернулся из разведки.

-   Не было их там, Матвеич, истинный крест, не было...

Пулеметчиков же несколько часов назад хорошо замаскировали на бугре - стояли будто два стожка сена у овражка...

Чуть оправились от первого удара, как сзади раздались залпами винтовочные выстрелы. Мятежники побросали подводы, по оврагу метнулись в сторону леса, человек пятьдесят раненых и убитых по­легло.

Отряд был разбит наголову. Казятин с остатками своих людей добрался - таки до леса и там затерялся. Якова ранило в ногу, когда до леса уж оставалось рукой подать. Дмитрий бежал, задыхаясь, чуть поодаль, краем глаза увидел, как дядя упал, будто споткнулся, схва­тился за ногу. Дмитрий метнулся к нему.

-   Бежать надо, дядька, забьют ведь...

-    Не могу я, нога занемела, в ляжку меня садануло. Ты беги, Митька, спасайся, бог не выдаст - свинья не съест.

Дмитрий обернулся: метрах в двухстах нестройной цепью бежали красноармейцы с винтовками наперевес.

-   На плечо обопрись, добежим, поди, в лес-то они не сунутся...

Почти волоком Дмитрий дотащил Якова до опушки леса, упал в изнеможении среди кустов орешника. Сердце клокотало где-то в горле, вот-вот вырвется наружу, в глазах темные круги. Мятежники в это время залегли и начали отчаянно отстреливаться, укрываясь за деревьями. Красноармейцы упали в снег. Часа через два, потеряв до десятка бойцов, они отступили.

Лесами и оврагами, таясь от людей, мятежники добирались до дома. Дмитрий, Яков и Анисья поотстали значительно, домой вер­нулись уже на третий день на подводе, которую наняли за два мешка зерна у бектяшинского крестьянина. Яков остался дома, всем ос­тальным было приказано собираться и следовать в Усинск, где на­зревали важные события.

Под Ставрополем дела у повстанцев складывались удачнее. Раз­розненные группы защитников Ставрополя во главе с военкомом

Ингельбергом отступили по льду в Ширяево. Там собралось до сотни красноармейцев, активистов Советов. Не связавшись с Самарой, не организовав должным образом разведку, Ингельберг наутро решил атаковать противника. Редкой цепью пошли по льду на Ставрополь. Впереди семь кавалеристов и сам военком. На их пути к Ставрополю лежала деревня Федоровка, в которой скопилось около двух тысяч повстанцев.

Первый залп мятежников остановил цепь наступавших. Выстрелом в голову был убит военком Ингельберг, ранены двое красноармейцев. Красная цепь попятилась, стала отходить на правый берег к Ширяеву.

-   Коммунисты бегут!

-     Вперед, православные! - кричали мятежники, преследуя отсту­пающих.

37

В ночь с тринадцатого на четырнадцатое марта полк, в котором служил Николай Гудов, срочно был переброшен из Хвалынска в Сызрань. Николай вот уже третий месяц командовал взводом. Уже по пути из разговоров на станциях он узнал, что их направляют на подавление кулацкого бунта под Сызранью.

Под стук колес Николай дремал на соломе, завернувшись в шинель, натянув на глаза буденовку. В Сызрань прибыли утром. Немного отдохнули на вокзале от дорожной тряски, перекусили сухим пайком, как была дана команда строиться. Уже совсем рассвело. Перед крас­ноармейцами на привокзальной площади комполка предоставил слово широкоплечему комиссару уездной ЧК Владимиру Неудачину. Тот взобрался на подводу, снял шапку, закричал хрипло:

-   Товарищи красноармейцы! В то время, когда Советская власть, не жалея сил и крови, сражается с Колчаком, Деникиным и прочими белогвардейскими прихвостнями, в тылу кулачье, подстрекаемое эсе­рами и белогвардейскими агентами, разжигает клевету и ненависть к народной Советской власти. Неделю назад такой мятеж возник в Новодевиченской волости, и сейчас мятежники двигаются к Сызрани. Город в опасности. Прошу немедля выступить навстречу бандитскому отродью.

Сердце у Николая екнуло: "Может, и мои там?.. Видно, крепко туг схватились, коль сами справиться не могут. Ну, добра не жди...".

Частью на подводах, частью строем выступили по тракту в сторону Усинска. По пути к ним присоединились отряды активистов из Сыз­рани и Батраков. К вечеру четырнадцатого марта подошли к Усинску.

Бой завязался у моста через речку Тишерек. Мятежники отбивались отчаянно, укрывались среди прошлогоднего камыша в пойме реки. Сам Тимофей Вырыпаев вел с бугра у околицы прицельный огонь из пулемета по наступавшим. Цепь залегла. Недружно отстреливалась.

Топкая болотистая местность не давала возможности маневра. Ком­полка Насонов подозвал к себе Неудачина и, присев за корягу, за­кричал, стараясь перекричать стрельбу:

-   Что-то надо придумать, комиссар, эдак мы до утра лежать будем. А говорил, у них винтовки да ружья, глянь-ка как чешет, пристре­лялись гады.

Насонов непроизвольно втянул голову, когда после пулеметной очереди от коряги с треском отлетела щепа, упала к его ногам.

-   Обойти их надо...

-   Далековато это, да и засада там, должно, есть, выждать надо, - осторожно выглядывая из-за корят, проговорил Неудачин.

-   Чего ждать-то?

-    Стемнеет скоро... Вот чего... Я возьму ребят пошустрее, попы­таемся их обойти да подпалим село, авось, оглянутся, а тогда уж...

-   Ну, давай...

Часа через полтора, когда совсем стемнело, в селе то в одном, то в другом месте загорелись дома и постройки. Засуетились, забегали с ведрами люди, замычат коровы, залаяли собаки, заголосили бабы. Завидев пожар, многие мятежники бросились к своим дворам. В это время красноармейцы пошли в наступление. Заметно поредевшая цепь повстанцев не выдержала, бросилась бежать.

Нескончаемо длинной вереницей тянулись отступавшие от Усинска через Шигоны и Муранку к себе домой, кто в Новодевичье, кто в Усолье, а кто и дальше, через Волгу. Комполка дал команду ночью не преследовать. "Притомились солдаты, да и не к чему, куда они денутся, по своим норам, поди, сейчас попрячутся, - пояснил он Неудачину, - завтра разберемся".

В эту же ночь сводный полк солдат и рабочие отряды из Самары ворвались в Ставрополь. С северной стороны атаковал отряд Андрея Гудова, сформированный им из освобожденных активистов Новоде­вичья и оставшихся в живых коммунистов Ягодного и Хрящевки.

Перепуганные, одурманенные хмелем мятежники выбегали на улицу в исподнем прямо под пули и штыки наступавших. Яростное сопротивление оказли только в доме купца Баранова, где находился штаб. Красноармейцы залегли, хоронясь во дворах и за стенами домов, открыли массированный огонь. Наступил рассвет. Штаб по­встанцев неожиданно замолчал. Когда красноармейцы и отряд Гудова ворвались через дверь и разбитые окна в здание, то обнаружили с десяток трупов, гору гильз. Мятежного коменданта среди убитых не оказалось, не обнаружили его и среди многочисленных, в ранах и кровоподтеках, пленных. Исчез комендант, как в воду канул. Часть пленных, руководителей и организаторов мятежа, повели иод конвоем в Самару.

18 марта 1919 года М.В. Фрунзе писал В.И. Ленину:

 "Движение носило массовый и организованный характер. Целью ею становилось овладение гг. Самарой, Сызранью, Ставрополем. Руководители имели связь с колчаковцами, восстание, несомненно, было приурочено к моменту решительного удара, подготовленного и нанесенного Колчаком в районе Уфа - Бирск. Восстание шло под лозунгами: "Да здравствует Советская власть на платформе Октябрь­ской революции! Долой коммунистов и коммунию! Долой жидов!"

Весной 1920 года в канцелярию ВЦИК поступило заявление от красноармейца Шабанова. Он признавался в своих злодеяниях и просил помилования. При разборе заявления выяснили, что Шабанов

-   это и есть истинный мятежный ставропольский комендант Алексей Васильевич Долинин. Во время боя, пользуясь темнотой, он вырвался из окружения. Двое суток прятался у брата в погребе, потом, тоже ночью, подался на юг. Там под вымышленной фамилией в Балашове вступил в Красную Армию и сражался с Деникиным. При сдаче красными Ростова-на-Дону попал в плен к белым, однако, освобо­дившись, снова вступил в Красную Армию и воевал на польском фронте. Был ранен и из госпиталя написал во ВЦИК. К заявлению прилагалась автобиофафия и фотография, на которой в полный рост стоял щеголеватый усач в кожанке. Глаза смотрят смело и даже весело. 20 апреля 1920 года Долинина амнистировали. После гражданской войны он вернулся в родное село, работал на сенозагото­вительном пункте. Умер в 1951 году.

38

На второй день после разгрома, именем военно-революционного закона, на берегу реки Усы расстреливали участников мятежа из Усинска и окружных мятежных сел. К расстрелу приговорили каждого третьего. Приговор наполовину уж был приведен в исполнение, когда на горе показался всадник. Он привез приказ Фрунзе о помиловании, приказано было расстрелять только организаторов мятежа. Когда толпе пленных объявили о помиловании, бородатые и, в большинстве своем, седовласые мужики заплакали, потом босиком по снегу и льду бросились бежать, кто куда. Два взвода солдат и группа сызранских чекистов рано утром 19 марта вошли в Новодевичье. Не останавли­ваясь, по Красной улице, мимо пожарки прошли к зданию исполкома. В селе было зловеще тихо, даже собаки не лаяли.

К обеду начались аресты, всего арестовали более пятидесяти че­ловек. Яков Гудов пришел сам. Заметно припадая на правую ногу и опираясь на палку, с трудом поднялся на крыльцо, переступил через порог.

-    Кто такой будешь? - обратился к нему, зорко всматриваясь, комиссар Неудачин.

-   Гудов я, крестьянин местный, Яков, по батюшке Матвеевич...

-   Что же ты, сукин сын, Яшка Гудов, на Советскую власть руку поднял? Она тебе волю, землю дала, а ты...

-   Промашка вышла, товарищ начальник, лукавый попутал...

-   Ты дурака не валяй, умел гадить, умей и ответ держать. Грамот­ный?

-  Да есть маленько...

-    Ну так вот, на тебе бумагу, пиши все как на духу, все одно узнаем, если что...

Яков взял лист бумаги, пошел было в сопровождении солдата в другую комнату.

-    Погодь малость, это что же, военком Андрей Гудов не с родни тебе будет?

-   Сын старшой, - Яков повернулся от двери.

-   Ступай, - хрипло и зло приказал Неудачин.

Военно-революционный суд заседал три дня. К вечеру на четвертый девятерых повели на Елшанку. Взводу солдат под командованием Николая Гудова было приказано привести приговор в исполнение. Пленных сопровождал сам комиссар Неудачин. Пока шли вдоль улицы, из окон робко и жалостливо смотрели односельчане, многие плакали. Чуть в отдалении до самой Бутырской горы сопровождали их родственники. Антонину Гудову вели под руки Екатерина и сватья Нина Львова. Дальше Бутырок их не пустили.

Наступал холодный мартовский вечер. Воздух был наполнен сы­ростью и еле уловимым запахом чуть тронутой весенним теплом тополиной почки. Снег потемнел от времени и солнца, проваливался под ногами. Вот уж за спиной остался Бутырский овраг со злобно бушевавшим в половодье ручьем. Когда поднялись на гору, широко открылась Волга, покрытая еще крепким, но готовым вот-вот взды­биться льдом, в иных местах виднелись широкие промоины. Впереди шли отец и сын Вырыпаевы, оба в чапанах и без шапок, обросшие щетиной, только у старшего седая борода развевалась по ветру. Чуть сзади сгорбленный Казятин и Владимир Ушаков. От них значительно поотстали Иона Серов, Алеша Трегубов, Тяглов, Беляев. Позади ве­реницы арестованных плелся Яков Гудов. Ему трудно было шагать по ноздреватому и тяжелому снегу, каждый шаг отдавал нестерпимой болью в раненой ноге.

Солдаты шли молча, строй их сбился. Смотрели исподлобья на арестованных. Неудачин в кожанке и меховой шапке замыкал шест­вие. Когда стали спускаться к Елшанке, Колька ускорил шаги, по­дошел к дяде.

-   Ты прости меня, дядя Яша, что так получается...

-   Бог простит, - машинально ответил Яков, чуть оглянувшись, - не робей, Миколай, служи знай, глядишь и дослужишься до чего...

-   Может, передать чего хочешь или сказать кому?

-   Чего попусту калякать, дело ясное, - Яков чуть не упал было, оступившись на спуске, но ничего, удержался. Колька хотел поддер­жать его, но тот отстранил.

-    Не надо... Вот я тебе чего, Миколька, скажу и Андрюшке со Степкой передай, коль увидишь: ворога бей не жалей, а супротив родной земли не становись. Ну, а ты не майся, прощаю я тебе все, да и нету греха на тебе, нету, так и знай...

Чуть левее показались бузиновские постройки с добротными те­совыми крышами. Подошли к берегу Волги, арестованным приказали раздеться до нижнего белья, выстроили в ряд. Комиссар Неудачин зачитал приговор: "... за организацию контрреволюционного мятежа приговорить..."

Они стояли друг против друга - группа крестьянских мятежников и взвод рабоче-крестьянских солдат Красной Армии, разделяли их каких-нибудь пятнадцать-двадцать метров, но между ними была про­пасть, которую уж никто из них не волен был переступить.

-   Взвод, готовьсь..., - хрипло крикнул Николай и поднял руку.

-   Миколька, племянничек, дай лоб перекрестить, запамятовал я... Когда Яков во второй раз потянул было правую руку ко лбу, услышал внятно: "Пли!.." Но это крикнул уже подбежавший комиссар Неуда­чин. Колька же, шатаясь, отошел в сторону, упал лицом вниз, хватал побелевшими руками мокрый истоптанный снег, громко плакал.

Дальше наступили сумерки. С верховья потянуло холодным, про­низывающим ветром, слегка качало вершины оголенных березок на Бутырской горе. Словно забыв о наступлении весны, к ночи повалил сырой снег большими хлопьями, ложась ровным ковром на крыши домов, изрытые дороги, пустынный елшанский берег и готовя к обновлению затаившийся в ожидании волжский лед.

г. Октябрьск. 27.12.94 г.

 

Текст романа воспроизводится по изданию: г. Сызрань, 1995 год, стр 1 -172,

Редактор С. Джанзакова

 Художник Л. Пальчик

 

 Оцифровка текста: Центр оперативной полиграфии ООО "Стройкомплект" 

Подготовка к публикации и размещение на сайте: Ю. Гусев 

27 мая 2012 года

 

 

 

 

 

Авторские права защищены: Н.В.Будылин