Будылин Н.В., рассказ из книги "Крепдешиновое платье"
Фотограф Медведь
Если собрать все фотографии, которые любовно и мастерски сотворил своими руками этот человек, и уложить их аккуратно, получится замечательная картина размером с многоэтажный дом.
Фотограф Медведь жил на крайней улице нашего села, напротив больницы в маленьком деревянном домике в одну комнату (с низкими потолками и цветастыми обоями). Жил вместе с молчаливой и доброй женой. Дети подросли и разъехались по городам, наведывались только по большим праздникам да по великой нужде (когда жизнь так припрет к стенке, что вспоминаются сразу и папка и мамка).
Судьба неласково обошлась с ним: в войну где-то под Вязьмой в одном из госпиталей отняли ему ногу под самый пах. Получал он пенсию по инвалидности, раз в семь лет машины-инвалидки давали. Сначала, значит, на трех колесах (это сразу после войны), потом поразбогатели – на четырех дали, и пошло-поехало. Глядишь, поднатужься маленько, да проживи годов до ста, и на личном самолете полетать доведется.
Но и наградила его судьба, чего уж бога гневить, - семьей доброй и многодетной, а еще… Еще великой любовью к людям, а ведь это дар Божий. Которого человека вроде и любить не за что, такие ухари бывают - смотреть тошно, а Павел Медведь по-другому рассуждал: «Присмотрись повнимательней – и они люди…Недолюбили их когда-то, недожалели… Вот и злобствуют». Старался Павел обходить таких людей стороной, - не из боязни, конечно, - душа противилась. Столкнешься с этаким, три дня потом маешься, места не находишь. Вот добрый человек - другое дело.
Ну, просто так говорить, что вот, мол, я вас люблю, это, вроде как-то неловко. Вот и придумал Медведь такую «хитрость»… Чтоб, значит, не навязываться в друзья, в гости там приходить или еще что, надо чтоб они, люди добрые, сами приходили. Вот и открыл он в своем доме фотомастерскую.
Понятное дело, не за так фотографии делал, нужно ведь и фотоаппарат в порядке содержать, и приобретать всяко-разно: проявитель там, закрепитель да мало ли еще что нужно. Кто занимался фотографией, знает, сколь это непростое дело. Уж не знаю, платил ли он какие налоги, как-то не слышно было про это, может, и не платил. А и к чему бы? Инвалид – а на шее у государства не сидит, по инстанциям льготы не выбивает, а сам себя и семью свою кормит.
Люди платили ему исправно, и не мало, он должно, зарабатывал, но не в этом суть. Для Павла Медведя главное был процесс. Особенно любил он, когда фотографировалась молодежь. Придет, эдак, барышня-модница лет семнадцати, с полчаса перед зеркалом вертится, губки подкрашивает, начес на прическе поправляет. (Нашли тоже моду - волосы свои, чтоб, значит, не гладенько, а дыбом торчали. Раньше люди, помнится, постным маслом мазали, чтоб ни одна волосинка не выбилась, - так было модно, теперь вот чтоб копна на голове стояла.)
Пока барышня прихорашивалась, Павел грузно поднимал на костылях свое пополневшее тело, шел снимать с гвоздя фотоаппарат, устраивался в большой передней на табурете напротив стены, задрапированной темной тканью, настраивал инструмент, искоса поглядывая на девицу и усмехаясь чуть заметно. Не торопил никогда, пускай себе наряжается. Потом усаживал барышню на стул возле стенки и делал пробную фотографию в анфас – это уж обязательно. А дальше – предоставлял посетительнице полную свободу. А та уж и боком усядется, и чуть ли не затылком, и пальчиком щеку подопрет, и глаза к потолку закатит, ну как артистка. Медведь знай себе щелкает, иной раз только поправит чуть. Потом уж отберет самые добрые фотографии, а половину забракует.
Парочки иной раз так же вот подолгу фотографировались. Глядя на них, Павел и сам себя молодым чувствовал. Прямо взял бы да и побежал вприпрыжку, как бывало.
Еще очень любил Медведь первое сентября. Глядишь утречком, побежали нарядные ребятишки в школу. Девочки при бантах, в белых фартучках, мальчики в белых рубашках, пионеры при галстуках. Павел в такие минуты вспоминал свое детство: когда-то и его принимали в пионеры, и обязательно нужна была праздничная рубашка, а ее-то и не было как раз. Мать разрезала кофточку свою с белыми полосками, сшила рубашку. Всяко жить довелось…
Вот, значит, как пройдут мимо окон школьники, так часа через два жди их в гости. Приходили и по отдельности, и с родителями, и целым классом. Павел с ними и на улицу выходил, на лавочке фотографировал, и снова в дом звал. Почитай до вечера в такие дни с ними хороводился, про обед даже забывал.
Много переделал на своем веку Павел Медведь фотографий. Много. Помню, и я как-то у него фотографировался по зиме. Пришел за снимками в назначенный срок, а они еще не готовы:
- Приболел я, парень, тут, приболел чтой-то, ты уж извиняй, повремени малость. Ай лучше вот чего… Не в тягость если, сбегай в магазин, купи бутылочку, все нутро горит. Может, выпью, полегчает? Скажи, Медведь послал, я тебе и записку черкну.
Принес я ему «лекарство», фотографии наутро забрал. Водка, однако, не помогла. Вскоре фотограф Медведь умер. Хоронили его на сельском кладбище всем селом. Жалели. Многим людям он добрую память оставил. Вот и я иной раз смотрю на старые фотографии, вижу себя молодым и добром поминаю его, Павла Медведя. Ведь это его стараниями память сохранилась. Да верно и не я один помню об этом.
На все стороны света разошлись его фотографии, разлетелись в самолетах, разъехались в поездах, переплыли в кораблях моря и океаны. Большой был мастер своего дела и большой души человек, а бывает ли одно без другого – не ведомо.
03.11.1997
Фото из альбома Поляковой Н.Г. "На память - в домашней фотостудии Медведя Павля Яковлевича."