ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СЛУШАЙТЕ, ДЕТИ!

1

Окончилась война, оставив на земле, а у людей на теле и душе кровоточащие раны и рубцы. Два лучших друга Сергея -Грища Уткин и Ваня Дегтев погибли, за­слонив собой русскую землю, заслонив родную Юмратку. Погибли во имя жизни других людей на земле. Сергей остался жив,- возможно, благодаря своему недугу, ибо парней этих русских 19-го, 20-го и 21 годов рождения полегло в ту войну тьма, на их крови и костях, почитай, завоевана наша победа.

Сергей только дождался брата Ивана с фронта, тут же подал заявление в Куйбышевский учительский ин­ститут, а к 1948 году окончил и исторический факультет Куйбышевского пединститута. Мест при распределении в институте было много, но Сергей попросился в детский дом, уж очень много после войны осталось у нас сирот.

Распределили его в Кинельский детский дом № 8, что в селе Бобровка. В старом помещичьем особняке с огромным тенистым парком, шумно кричащими грачами и галками на ветках, разместился детский дом. Жили здесь дети вой­ны, всего 90 человек. Мест в комнатах не хватало, поэтому спали ребята по двое на койке. Вихрастые пареньки и ху­денькие девочки с косичками внешне ничем не отличались от детей своего возраста. Мальчишки любили играть в фут­бол, девочки прыгали на скакалках, все вместе играли в лапту. Но, если присмотреться, то можно было уловить в глазах их какую-то затаенную боль, уж слишком взрослые глаза были у них и о войне они судили не по кадрам из кинофильмов, а по своему жизненному опыту. Свист пуль, разрывы бомб и снарядов, гибель близких, многодневные холодные и голодные мытарства - вот их дни и годы детства. Многие были ранены, в детдом доставлены из госпиталей. Для взрослых война - это испытание на прочность, траге­дия, а для детей это погибель. Были дети из Орла, Курска, из-под Вязьмы, Можайска, да и мало ли еще откуда. Какие печальные песни раздавались по вечерам из окон детдома, и здесь Сергей Алексеевич впервые понял, какое могучее оружие в его руках - баян.

Едва устроившись на квартиру в изоляторе этого же детдома, он пошел знакомиться с ребятами, захватив с со­бой и баян. На звуки музыки сбежались почти все ребята, даже кто болел. Сначала немного дичились, с опаской под­ходили. В перерывы между игрой Сергей Алексеевич слы­шал их сдержанный шепот:

-   Веки-то опустил, спит будто...

-    Да он слепой совсем, в танке горел и ослеп, вишь, лицо-то вроде как рябоватое.

-   Слепой, а играет как !!!

-   Да он уж потом ослеп-то.

Сергей Алексеевич усмехнулся про себя: "Пусть при­смотрятся, попривыкнут маленько, у нас еще все впереди..." Подошел самый храбрый малец лет десяти, слегка картавя спросил:

-   А вы, дяденька, про жаворонка умеете играть?

-   Про "жаворонка", умею, только вот зовут меня Сергеем Алексеевичем, в следующий раз так и обращайся. А ты откуда знаешь про "жаворонка"?

Мальчик помолчал, шмыгнул носом.

-   Папка раньше играл на аккордеоне...

Сергей Алексеевич все понял, к горлу подкатил комок.

-   Тебя как зовут, малыш?

-   Юра Левин...

-   Ну слушай, Юра Левин, да и все: Михаил Глинка "Жа­воронок". Вот представьте, что вы летом идете вдоль пше­ничного поля по травке, покупаться, к примеру. Вокруг тихо, тихо, ветер едва шелестит колосьями и вдруг с неба раздается...

Сергей Алексеевич заиграл. Ему казалось, никогда не играл он так вдохновенно, ни до, ни после этого. Особенно старался подражать песне жаворонка в начале и в конце мелодии. Музыка кончилась. Ребята молчали.

-   Ну что, на сегодня и хватит, приходите завтра, будем песни разучивать. Вы пионерские знаете? Про Гайдара, "Взвейтесь кострами?"

Ребята молчали.

-   Ну что же, разучим. Приходите все желающие завтра в красный уголок к шести вечера.

2

Вскоре навсегда исчезли из этого дома грустные, си­ротские песни, а стали слышны новые, задорные, зовущие к жизни.

Август стоял в тот год жаркий, сухой. Недели через две в сопровождении ватаги ребят Сергей Алексеевич пошел купаться на речку Самарку. Протекала она невдалеке, за лугом, извиваясь голубенькой лентой.

Сергея Алексеевича за руку вел Володя Мягин, с ним он уже хорошо познакомился. Мать его погибла в Орле под обломками дома, отец пропал без вести еще до этого. Так с 1944 года Володя скитался один по вокзалам и станциям, кормился тем, кто и что подаст, иногда подворовывал.

Шли, дружно и громко распевая:

Мы шли под грохот канонады. Мы смерти смотрели в лицо. Вперед продвигались отряды.

Смотровым Сергей Алексеевич назначил Юру Левина - он был постарше других. Сам быстро разделся и бросился в воду, тело сладко обожгло родниковой прохладой... Что ни говори, а Ильин день позади. Как говорят в народе: на Ильин день Илья-пророк льдинку в воду пускает. Ребята с удивлением посмотрели на своего учителя, возбужденно кричали вслед:

-   Там глубоко, с головушкой, не потоните...

Сергей Алексеевич усмехнулся про себя. "Ему ль бояться глубины, нашли море-океан, уж эту Самарку-то он про­плывает и поперек и вдоль..."

Потом долго сидели на берегу у костра, грелись и пели песни про "Каховку", про "Щорса и про "Тачанку".

Вдруг вдали за облаками загудел самолет. Песня разом оборвалась, ребята притихли, жались к учителю. Сергей Алексеевич удивился вначале, а потом все понял.

-   Да что вы, ребята, это же наш. Фашистов давно уже прогнали и не пустят больше на нашу землю.

Гул самолета приближался.

-  Вот мы, бывало, как услышим самолет и кричим: "Са­молет, самолет, посади меня в полет, а в полете пусто, вы­росла капуста, а в капусте червяки, все.„"

Сергей Алексеевич замялся на полуслове, что-то уж не то стал говорить, "ничего себе, педагог..." Приободренные ребята сами закончили его незатейливое и хорошо извест­ное им стихотворение. Только, как и полагается, девочки кричали про мальчишек, а мальчишки, соответственно, про девочек. Да... Ну ладно. "Как же покорежила война их души, скоро ль они забудут ее и забудут ли вообще".

Уже далеко за полдень за ними из детдома прислали посыльного, забеспокоились уже.

Вода в речке скоро стала совсем холодная, однако на берег тянуло, хотя бы посидеть у костра.

3

Как обычно, с первого сентября у ребят начался учеб­ный год. Сразу же на уроке пения Сергей Алексеевич объ­явил ребятам о кружке баянистов. Желающих оказалось человек двадцать, кому-либо отказать просто не повора­чивался язык. Сделали просто, поделились на три группы и с каждой Сергей Алексеевич занимался два раза в не­делю. Практически получались занятия каждый день, кро­ме воскресенья. Постепенно количество желающих умень­шалось, у многих просто совершенно не было слуха. Месяца через два осталось всего б человек и среди них, конечно, Юра Левин и Володя Мягин. Эти как пристали с первого дня к Сергею Алексеевичу, так и не отходили ни на минут­ку, даже в гости часто приходили.

Сергей Алексеевич чувствовал, что он для ребят не толь­ко учитель, но и как отец. "На кого-то должны они в жизни опереться, пока сами не встанут на ноги." И ему было при­ятно, что они выбрали его среди других учителей-мужчин детдома.

Баянов было два, один детдомовский, новый почти и подаренный Сергею Алексеевичу баян Вани Дегтева. И хо­тя, как подарок, было его и жалко, но приходилось детям давать и его, другого выхода не было.

Ребята оказались очень способными, особенно Юра Ле­вин. Этот улавливал все сразу и вскоре уже бойко писал ноты "с рук", то есть ему играли, а он наблюдал за пальцами и записывал ноты. Это помогало и другим ребятам, так как нот не хватало.

Уже через год ребята свободно выступали на концертах, Юра с Володей в два баяна играли разные песни.

Был и детский кружок пения, на него в основном ходили девочки. Однако самой большой заслугой считал Сергей Алексеевич создание объединенного хора, состоящего из преподавателей и детдомовцев. Пели русские народные песни "В темном лесе", "Донцы-молодцы и много других.

После таких совместных спевок и выступлений ребята смотрели на учителей более уважительно.

Полным ходом шла подготовка к новогодним торжест­вам, когда из Юмратки от Ивана пришла печальная но­вость, - умерла в одночасье мама, вроде бы и не болела больно-то, жить бы да жить на радость детям и внукам, ан нет...

Вечером, оставшись один, Сергей Алексеевич плакал. Вспомнилось детство. Как-то умели родители ладить ме­жду собой и с другими, наверно, и поругивались когда, но дети не слышали. Очень не любила мать, когда сердоболь­ные соседи или просто чужие люди жалели Сергея, оста­навливала их настойчиво: "Ни к чему это, зачем ему при­выкать к жалости, ему надо жить, а на жалости не про­живешь..." "Мама, мама, сколько ты перетрудилась на своем веку, сколько ночей не спала, чтоб накормить детей своих, а сама куска хлеба лишнего не видела. Как же так? Ты для нас, а я вот в последнюю минуту оказался вдали от тебя".

Сейчас зима, но летом обязательно надо навестить Юм­ратку, поклониться могиле родителей. Что-то часто стала сниться Юмратка по ночам, больше пением птиц или про­ливным дождем, а то и Гришка Уткин засвистит, как пре­жде. Иной раз во сне казалось ему, что он видит, так яв­ственно представлялись неровные ряды сельских улиц и ветлы за околицей и речка с крутым глинистым берегом, где кружится над гнездами многочисленная стая стрижей. И надо всем этим яркое, яркое солнце. Утром проснется - так ли все на самом деле? Не мог же он все это запомнить еще грудным ребенком, когда видел. Верилось, что так оно и есть. "Нет, жить можно и во тьме и интересно жить. Вот сейчас он очень нужен этим детям и им не важно, с глазами ты или нет. Им важно, что ты добрый и веселый человек, что ты их понимаешь или хочешь понять. Конечно, хорошо бы видеть, но слышать и чувствовать не менее важно..."

4

В начале лета в отпуск Сергей Алексеевич собрался в Юмратку. Попутный поезд мирно постукивал на стыках рельс, подолгу останавливаясь на полустанках, к вечеру дотащился до станции "Погрузная".

В легкой футболке, брюках с отворотами, небольшим чемоданом в руке он чувствовал себя вполне свободным человеком. Впереди двухмесячный отпуск, встреча с род­ственниками. Если б мог, то он прошагал бы пешком до своего села, но пришлось ждать автобус.

Юмратка встретила его сладким запахом сирени. Про­хожие односельчане громко, наперебой приветствовали его, едва он спрыгнул с подножки автобуса. Мужики крепко жали руку своими корявыми, натруженными ладонями, дружелюбно хлопали по плечу.

-   А, Сергуха, потянуло на родную землю. Не совсем ли? Глянь-ка, какой вымахал, весь в отца.

Сергей возбужденно отвечал, улыбался.

Брат Иван с Устей жили в родительском доме. На дворе копошились дети Ивана: две девочки лет по восемь-девять, Алексей убежал купаться. Допоздна сидели с Иваном на кухне, выпивали помаленьку, вспоминали. Устя прибира­лась на дворе, потом укладывала детей спать. Спустя малое время вышла к ним, прислушалась.

-  Вам молочка, может, налить парного, а, Сережа, козь­его, как сметана оно у нас. Им только и поднимаем ребя­тишек.

-   Да ты что, мать, - за Сергея ответил Иван, - кто это вино с молоком пьет. Ты ложись-ка, нас не карауль, никуда

не убежим.

-   А вдруг, балалайку в руки и через окно сиганете, - Устя засмеялась, расплела косу, ушла в переднюю. Года два как правление колхоза съехало в новый дом.

-  Помнишь, Серега, как на сеновале спали, ты все просил меня истории разные рассказывать. Эх времечко, бежит как вода в Муратке. Вот, казалось, как вчера все было, а сколько лет прошло...

-  А мне, Ваня, веришь-нет, все брат Миша во сне видится, да явственно так, будто едем мы с ним на рыдване к речке за водой. Миша впереди сидит, посвистывает так и пого­няет хлыстом Малютку. И весело так нам, кузнечики стре­кочут, птицы поют. Потом слышу, как вдруг закричит он ни с того, ни с сего и зовет меня на помощь: "Серега, Серега..." А это, вроде, под откос телега перевернулась и придавило его. Я будто упал, в кустах лежу и хочу к нему бежать, помочь ему, а ноги не слушаются, как ватные. И так мне его жалко. Проснусь и плачу. Ведь это ж, наверное, ему земля на грудь давит, вот он и стонет.

-   Мнится тебе это все...

-  Да оно, конечно, но уж больно жалко становится. Ведь вот тятя и мама рано померли тоже, но все-таки пожили, детей вырастили. А тут не успел родиться и уже под корень, кому нужна-то его смерть?

-  Так-то оно так, да ведь говорят и на небе безгрешные души нужны, вот он их, мальцов, господь и манет к себе, в ангелы должно определяет. Ну это, Серега, на эту тему лучше с дядей Федей поговорить, он тут все по полочкам разложит.

-   Как он, в силе еще?

-    Да ничего себе, бегает, все больше по лесам. То за грибами, то за ягодами. Коренья, травы какие-то собирает, лечит всех. Вроде, говорят, и помогает людям. Кто его знает. Церковь.-то сейчас не работает, вот ему и тоскливо. Чай, наведайся как-нибудь к нему или давай сюда позовем. Ты как со временем планируешь?

-   Да с месячишко поживу, коль не в тягость.

-   Да что ты, Сергей, чай, это твой дом, живи, сколько надо.

Наутро Сергей Алексеевич сходил на кладбище, сопро­вождаемый племянником Алексеем.

-   Вот здесь, дядя Селеза, залыли бабу Матлену с дедом Алексеем. Мы тут в чизыка иглаем, - малец шепелявил и не выговаривал букву "р" и оттого очень чудно было его слушать.

Сергей Алексеевич долго стоял у могилы, потрогал паль­цем шероховатую поверхность крестов, прислушиваясь к пению иволги на березке, посаженной чьей-то заботливой рукой. "Да... Вот так и он, Сергей Анисимов, уйдет когда-то в небытие. Что останется после тебя? Будет ли кому вспом­нить и пожалеть, а может и поплакать? У брата и сестер свои семьи, а у тебя что? Только баян да работа."

С такими мыслями он вернулся домой, забрался на се­новал и долго лежал там, ощущая еле уловимый запах прошлогоднего, слежавшегося сена, прислушиваясь к шур­шанию мышей. Слышал, как во дворе спрашивал про него детей Иван, но не откликнулся - хотелось побыть одному, ак и задремал на сене с четкой мыслью: "Надо что-то менять коренным образом. Любимая работа - это хорошо, но нужна своя жизнь, личная, чтоб тянуло к себе домой после работы. А так получается жизнь какая-то однобокая, вроде как хромой на одну ногу. А вот вопрос, как ее изменить?"

5

По утрам июльское небо над Юмраткой как вымытый чисто, голубенький ситец, ни облачка на горизонте. В про­зрачной синеве стремглав носятся стремительные и верт­кие ласточки, шустрые стрижи. Тонко свистят синички, радуясь погожему утру. К полудню, неизвестно откуда, на­ползут причудливые, грудастые облака и тучки. Прольет малый дождичек, и запоет, засверкает в ответ новой зеле­нью трава вдоль дорог, заблестит по-новому картофельная ботва на огородах. Верно говорят: "Ивановские дожди - лучше золотой горы".

Сергей Алексеевич ощущал эту красоту всем своим нут­ром и даже, как ему казалось, вполне мог ее представить в своем воображении.

Дней через десять после приезда, перечитав все свои книги, он собрался в местную библиотеку. Там его встре­тила молоденькая библиотекарша по имени Валя. Разго­ворились. Оказывается, она родом из соседней деревни и тоже училась в Ульяновске, закончила там педучилище и вот сейчас работает здесь. Сергея Алексеевича поразило, как голос Вали похож на голос его матери. Он шел домой и все удивлялся этому "Вот, говорят, люди бывают похожи друг на друга, а тут..."

Где-то Сергей слышал, что часто счастливые супруги походят друг на друга, то ли выбирают по своему образу и подобию - ведь кого чаще всего человек видит, естест­венно, себя в зеркале, ну и считает свое лицо совершенст­вом, потом вольно или невольно выбирает. Ну и одинаковые условия жизни супругов со временем тоже оставляют свой отпечаток.

Брайлевских книг в сельской библиотеке не оказалось, но Валя Учуватова пообещала привезти их из районной библиотеки. Дня через три Сергею сообщили, что книги можно взять. Так он стал завсегдатаем сельской библио­теки. Подолгу там засиживался в читальном зале, почему- то не хотелось уходить. Куда-то в детство уводил звонкий, слегка на "о" голосок библиотекарши Вали. Интересно бы­ло с ней разговаривать, необычно, глубоко и мудро она мыслила.

Как-то вечером сидели с Иваном на лавочке у дома, разговорились.

-   Слышно, Серега, ты в библиотеку зачастил...

-  Да вот книги мне из района присылают, почитать надо, пока время есть, - Сергей слегка покраснел.

-   Ну, это дело доброе...

Помолчали. Мимо прогнали стадо овец, пронзительно и звонко кричали отбившиеся от маток ягнята. Запахло шер­стью, слегка молоком и полем.

-    Ты это, вот чего, Серега. Я сказать тебе хочу, у нее ноги больные с рождения. Я, чтоб ты знал, а то... Иван не договорил, вроде как виновато смолк.

Эта новость нисколько не встревожила Сергея. Наобо­рот, он почувствовал усилившуюся тягу к этой девушке и стремление подбодрить, защитить, если нужно. И еще он понял, что между ними уже наладились отношения, кото­рые нельзя назвать просто дружественными, но и другого слова он пока не находил, вернее, боялся ещё назвать это святое слово. Просто его манило к Вале, как ему казалось, поговорить, поспорить, и он чувствовал, что и она его ждет. Не из профессиональных же соображений она достает ему эти книжки, подолгу засиживается с ним в библиотеке и позволяет даже проводить себя до дома. Вот и этой сторо­ной, еще не испытанной, повернулась жизнь к Сергею..

Читать дальше: продолжение Третьей Части