Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

Рассказы Будылина Н. В. из книги "Озарение"

Сват Урусов

Есть категория людей, особенно среди мужиков, как бы их попроще обозвать, "трутни”, что ли. Как та рыбка-па­разит, которая прицепится к другой, более сильной, и за счет нее живет.

Для женщин это простительно, а вот для мужиков нет.

Знал я одного такого, сродни он нам, сват Урусов, так звали его мои родители. Женат он был на моей двоюродной сестре по материнской линии. Из себя видный, невысокого роста, кудрявый. Как женился, так со второго, может, третьего дня стал закладывать за воротник и не то, чтоб крепко, но регулярно, почитай, каждый день. Про супру­жеские обязательства, однако не забывал, каждый год, редко через два, на свет появлялось пополнение, всего семь человек, да все как картинки, такие же кудрявые, бело­лицые.

Работать сват Урусов не любил, так, сходит в колхозную контору, посидит, покурит с мужиками и все. На него уж и рукой махнули, соответственно и платили столько. Уж чем он детей кормил, сказать трудно, по-первости теща помогала, ну а какие подросли, уж и сами, где чего добы­вали.

Приучил выпивать жену, чтоб не ругалась, так что иной раз и оба загуляют. Любил очень разные компании, торже­ства. Помню, провожали брата в армию, ну, и его пригла­сили тоже. Все уж гости поразошлись, поразъехались, а он все у нас на печке полеживает, вишневую настойку попи­вает. Его отец или мать начнут звать:

-  Алексей, слазь-ка, давай ужинать. Ты чего там?

-   Пока не хочу...

И снова на печке спрячется. На пятый или шестой день стал с печки слазить, да мимо табуретки ступил и полетел, да боком об угол сундука. Сидит, стонет:

-   Да как это я, голова? (присказка у него была такая).

-Да как, вверх ногами, - говорю.

Я его на лошади отвез в больницу, с недели две там лежал, уж потом домой подался - жил-то он в соседнем селе.

Лет, эдак, десять я его не видел, работал в других краях. За это время он с женой разошелся, оставив ей всех детей на попечение. Посещал, однако, регулярно, раза два в месяц: в баньке помоется,"белье сменит. Жена уехала от него, даже на алименты не подавала - толку-то что.

Так вот, приехал я как-то на свадьбу к племяннице, съехалась вся родня. Известно, родня собирается у нас только на свадьбу да на похороны, а так больше некогда. И вот является и сват Урусов на свадьбу, тоже погулять охота, видно, стало. Явился в костюме чистеньком, при гал­стуке, побритый аккуратно и ни одного седого волоса в голове. Вот ведь как... Я-то представлял, что он уж обор­ванцем совсем стал, ан нет, вроде как помолодел даже. А что ему, с чего стареть-то? О детях да семье душа не болит, живет себе и живет для себя одним днем. Люди, говорят, больше от переживаний да нужды стареют, ну, а у него нужды нет, все в порядке в его владениях и переживать не о чем. Он же меня и пристыдил:

-  Ты чего-то, голова, постарел больно, - деньги, наверное, зашибаешь? Так нельзя, надо и себя беречь.

А и правда, я его младше лет на пятнадцать, а его хоть в передний угол сажай вместо жениха, ну а мне уж куда там...

Так и прожил бы, возможно, сват Урусов до глубокой старости припеваючи, однако маху дал.

Как-то, года три тому назад, подвыпил, видно, изрядно и сгорел у себя в доме, хоронить даже нечего было.

Вот так и не стало свата Урусова, а жалко мужика. Пользы от него людям, конечно, было мало, но и вреда тоже, безвредный был в общем-то мужик. Наверное, и такие люди для чего-то нужны в жизни, а вот для чего, не знаю.

8.11.93.


Подарок

Супруги Сметанины, Василий и Анна, жили в общем-то хорошо вот уже пятнадцать лет, хотя частенько и ругались. Да ведь как люди говорят: "Милые бранятся, только те­шатся”. Однако, иной раз, такие раздоры длились по два, а то и по три дня и виной всему острый язык Василия. Анна в гневе так и говорила: ’’Язык у тебя без костей или как помело”. Будто, у кого другого с костями. Василий уж и сам ругал себя за это, но проходило время, и снова ляпнет чего-нибудь такое, что Анне покажется обидным, ну и, счи­тай, поругались.

Вот как-то собрался он в центральную библиотеку, надо было доклад подготовить (работал он инженером на строи­тельстве). Собирается утром в воскресенье, Анна ему:

-   Ты куда это намылился?

-   Да вот в центральную библиотеку надо сходить часа на два-три.

-   Это зачем в центральнуто-то? Ты век туда не ходил.

-    Да говорю, доклад поручили подготовить, а книги, наверное, только там такие есть.

-   Да как ты туда? Ты там записан читателем, что ли?

Василию б смолчать, ан нет...

-Да нет, писателем...

И понеслось. Уж на улицу выбежал, а все слыхать было, как Анна ругается:

-   Ты что, меня за дуру считаешь, ученый нашелся...

Ну и дальше... Другой раз подарила Анна Василию на

день Советской Армии электробритву. Ему бы: ’’Спасибо”, -    и все. Ан опять не так вышло. Уже на Женский день собрались у них гости, гуляют помаленьку, ну и разговор завелся о подарках, что жены мужьям накануне подарили. Один хвастается одеколоном, уж больно душистый, другой уже свитер напялил на себя - тоже подарок. Василий слу­шал, слушал, ни слова не сказал, а вышел в другую комнату и несет бритву.

-  А мне, - говорит, - моя женка бритву вот подарила.

Все: ’’Вот это да... Тоже дело”.

А Василий дальше:

-   Бритва-то бритва, но не простая. Вот глядите...

И демонстрирует.

-   Если ее так держать, - работает, а если по-другому, уже нет. Вот и получается, что каждое утро я не бритвой по лицу вожу, а лицом вокруг бритвы. Тут тебе и зарядка и побреешься заодно.

Хохотали все до упаду, а что толку-то? С тех пор по­дарков, должно, ему уже не видать, и спала две ночи Анна в другой комнате да еще на крючок запиралась, а ведь это как обидно. Так-то... Непусто в писании сказано: "Язык мой -   враг мой”.

8.11.93.


Саня Ермаков

Был он не больно красив, но рослый, светловолосый и веселый, таких умные женщины крепко любят, если вни­мательно приглядятся к ним.

Помню, молодыми парнями ловили с ним бреднем рыбу в затоне. Были с нами и другие ребята, но верховодил всеми Саня, хотя я и был его постарше. И как-то ловко это у него получалось, где и шумнет на кого, но не обидно, а глядишь, дело-то и идет. Бреднем рыбачить тоже ведь приноровиться надо - знать, где забрести, чтоб не очень уж глубоко, да без коряг, где береговой конец вперед пустить, где дальним обходить. В общем, своя наука тонкая, которую Саня знал досконально. Да он много, чего знал. То тут, то там мелькала его вихрастая голова.

-   Обходи, обходи, раззануда, так твою, - это он нас под­гонял таким манером.

Мы на него не обижались, вроде так и надо.

Был у него младший брат Витька, маленький, толстень­кий и тихий какой-то. Отец с матерью тоже были неболь­шого росточка. В кого вымахал Саня, неизвестно. По селу шел слух, что, будто, случайно обменяли его в роддоме, перепутали и даже на семью в другой деревне указывали. Вроде бы матери одновременно лежали в роддоме, ну и получилась ошибка. Уж не знаю, доходили ли такие слухи до родителей, а по селу бродили. Веселый был Саня человек, озорной, но не хулиган. На селе известно, хулиганы все на счету и их не любят, а Саню любили. Только, бывало, прие­дешь домой и уж кто-то рассказывает: ’’Саня Ермаков да­веча...”. И начинают рассказывать какую-то его очередную причуду.

И вот как-то, лет восемь назад, ранней весной пошел Саня на охоту в сторону затона. Люди, что видели его в этот день, утверждают, что, поднимаясь от пожарки в гору, часто оглядывался, рукой даже махал. Ушел Саня и не вернулся. Дня через три только нашли на льду, возле про­моины, его шапку. Утонул, должно, провалился и утонул. Волга, она шутить не любит, сколько на моем веку по­забрала таких вот смельчаков. Пропал Саня, вроде как и не было человека, так-то еще тяжелее, особенно родителям. А может, и лучше, что так - как знали его люди живым да веселым, так и запомнили. Вот и сейчас он у меня перед глазами стоит как живой, головой крутит, только вихры в разные стороны ветер раздувает.

Первое время родители ожидали, что, может, найдут где, потом и ждать, перестали. Как положено, справили поминки, отпевали. Говорят, на поминки приезжала ста­рушка из соседнего села, бабушка тех, с кем, вроде, поме­нялись в роддоме. Знать, и до них слухи-то доходили.

Земля полна таинств, а уж судьбы людей и подавно потемки, поди, угадай, кого и что ждет впереди, да и нужно ли угадывать? Может, если знать, что наперед будет, то и жить не интересно станет. А так все чего-то копошимся, надеемся на лучшее, этим и живем.

17.11.93.


Случай на турбазе

Отдыхал я как-то на турбазе на реке Усе. Место тихое, среди леса. После городского шума непривычно как-то, уж больно тихо. Вокруг домиков вековые сосны стоят, чуть покачиваясь кронами, в сторонке осинки шелестят нежно листвой. Смоляной запах сразу-то голову кружит, потом ничего, привыкается. На берегу речки большая деревянная столовая, где кормятся отдыхающие. Хорошо кормят, не­чего сказать. Я по первости было в ближайшее село сбегал за консервами, думаю: дай-ка куплю на всякий случай, чего голодать-то. Однако консервы не потребовались.

Рядом с нами, за соседним столиком, обедали два па­ренька лет по двадцати. Один беловолосый, худенький, Ан­дреем звать, другой покрепче, чернявый - Сергей. Народу незнакомого много, на всех не обратишь сразу внимания, но их я приметил, уж больно тихо они вели себя, все о чем-то беседуют между собой, спорят, смеются. Раза два я с ними заговаривал, искал себе партнеров по волейболу, но нет, не волейболисты оказались.

Выяснилось, что они друзья детства, только что из ар­мии, вот их родители и послали отдыхать, возможно, с даль­ним прицелом - а вдруг и невест повстречают. Но нет, на девушек они вроде и внимания не обращали.

И вот однажды за столом в обед остался один Сергей, Андрея не было. Ну, мало ли, думаю, может, отлучился куда. К вечеру по турбазе прошел слух, что на пляже па­ренек утонул. Слух будоражил отдыхающих. Что, да как? Купались они, якобы, вместе, Сергей оглянулся, а Андрея нет, вроде б рядом плыл, а куда-то делся. Сразу-то постес­нялся шум поднимать, сходил в домик, но и там пусто. Сказал людям, сообщили директору турбазы, тот дал команду кошками прогрести, но где там.

На пляже мало кто купался, как-то жутковато, знаете. Выла, однако, у меня, да, наверное, и у других, надежда: а вдруг да просто он куда-то ушел, ну, пошутил, наконец. Но нет, к вечеру кто-то из смельчаков стал купаться и задел за него рукой. Вытащили на берег. Как-то сообщили матери, приехала она. И вот представьте такую трагиче­скую картину. Сидит она на бережку возле сына, гладит его по голове, лицу, расчесывает гребешком волосы, что-то приговаривает. Вокруг чужие люди, которым нет дела до ее горя. И не то, чтоб нет, а что поделаешь? Уговаривать и сочувствовать бессмысленно, да и странно будут звучать слова сочувствия из уст чужого человека. Кто из женщин и всплакнул немного, но так, в сторонке, чтоб мать не тре­вожить. А он лежал на песке кверху лицом с открытыми, голубыми глазами и в них отражались плывущие в небе облака. Потом мать закрыла сыну глаза, видно, ей уж со­всем стало невмоготу в них смотреть. Вот так... Растила, растила сыночка, ждала два года из армии, дождалась, и на тебе...

Говорят, что судьба. Может, и на самом деле так, не знаю. Вот уж года три с того дня прошло, а как вспомню, так не по себе становится. Особенно мне мать жалко, ведь ей как-то еще нужно свой век доживать. А как???

20.11.93.


Няня Катя

Живет она на краю села, прямо у пруда, в доме сестры. Свой дом рядом, но уж развалился наполовину, вот она и перебралась к сестре. Жили сначала вместе, вдвоем-то все полегче, потом сестра Рая сошлась с одним степенным му­жиком, уехала в другое село. Вот и коротает теперь дни тетя Катя Городилова одна.

Прожила она нелегкую жизнь, замуж не выходила, не пришлось как-то, женихи ее, в большинстве своем, полегли кто под Курском, кто под Вязьмой, а она за них в это время на тракторе пахала. Был такой приказ сверху, чтоб неза- лаужних девчат и бездетных женщин обучать на тракто­ристов, да и другим мужским профессиям. На тракторе и повредила она свою ногу, попробуй-ка подними пятипудо­вую железяку; а она поднимала, вот и надорвалась и ногу левую в колене повредила. С тех пор таскает ее, почитай, волоком. Ну, в войну всем тяжело пришлось, тете Кате и после войны не сладко. Вообще тяжело жить одному че­ловеку, а в селе, да еще и женщине и подавно. Где гвоздь забить, где забор подправить, да мало ль чего.

Когда у нас родилась вторая дочка, мы пригласили тетю Катю к себе в няньки - добрые люди подсказали.

-   Хоть у нее, - говорят, - своих детей и не было, но уж очень добрый она человек.

И правда, такой доброты душевной я в людях редко встречал. Каждое утро смотришь в окно, чикиляет к нам с палочкой. Мы на работу с женой, а она остается. К вечеру рассказывает нам тетя Катя:

-  Она седня на персики, на персики так и встает. Стали с ней играть, а она меня ладошкой и ударила, я вроде как заплакала^акрылась рукой, а сама между пальцами смот­рю. Смотрела, смотрела на меня моя Аннушка и давай меня жалеть, уж так жалела, так жалела. Мака ты моя, мака !

Раз как-то ждем-пождем утром, нет тети Кати, я к ней, а она сидит уже одетая на табуретке у порога и плачет.

-   Вы чего, тетя Катя?

-   Не идут мои ноженьки, я уж было и собралась, а не могy.

И сама вот заливается слезами. Успокоил я ее немного, сговорились пока по большому снегу носить Анюту к ней.

Много с того времени прошло лет. Анюта подросла, няня Катя постарела, теперь и по избе чуть ходит. Были мы у нее как-то в гостях. Уж как она обнимала Анюту, как жа­лела. Все чего-то ей рассказывает, шепчет, а сама уж не слышит ничего. Вечером смотрит по телевизору мексикан­ский телесериал, рассуждает тоже, все на свой лад:

-   Марья-то, Марья-то, смотри, чего делает (это главная героиня Мария), всех женихов поразгоняла. А Игнат (это она Хосе Игнасио так переиначила) так на отца и серчает. Наблюдать за ней и слушать ее забавно.

Когда уезжали, несмотря на наши уговоры, пошла про­вожать. Шли с Анютой под руку. Шли, шли и, смотрим, упала наша няня Катя, зацепилась ногой за траву возле тропинки - чуть подняли. Все приговаривала: ”Уж как я рада, что ко мне Анюта-то приезжала. Вот вам бы и похо­ронить меня сейчас, мне б спокойнее так было, а то помру и не приедете далищу-то такую”.

Возвращались мы домой поездом. Ехать долго, почти двое суток. Сидел я и, глядя в окно вагона на посадки ельника вдоль дороги, думал: "Богата русская земля на добрых людей. Сколько жив буду, так и буду помнить до­брую русскую женщину тетю Катю Городилову”.

20.11.93.

1 Мака - хорошая, умная. (Вятский диалект). Прим. автора.

 

Переборщили

Ранней осенью в сельскую больницу приехали шефы из области: два терапевта и гинеколог. Вроде б и помочь надо селу, ну и продуктов в зиму купить не плохо. Приехали на неделю. Главврач Чернов Юрий Андреевич, недавний вы­пускник института, но шустрый и смекалистый, прикинул, что к чему, и решил использовать их на профосмотре. По­звонил на здравпункты. На следующий день на один из них и выехали.

Встретила их худенькая, средних лет фельдшер Тать­яна Петровна. Работа закипела. Выстро осмотрели человек двадцать, назначили лечение и все, больше ни души. Чернов заволновался.

-    Что-то не густо сегодня. Та...ак. Ну-ка, посмотрим, сколько у вас недоосмотрено? Позвольте, да у вас же не­початый край еще, человек сто пятьдесят, не меньше. Где же они? Вы мне так все показатели испортите.

Фельдшер засуетилась, сбегала куда-то, вернулась.

-   Сказали, больше не будет.

-   Кто сказал?

-   Да в конторе.

-   Они что там, рехнулись? Люди за сотню верст ехали, а они...

Чернов сел за телефон, стал звонить директору совхоза.

-   Вас можно на минутку, Юрий Андреевич? - Татьяна Петровна поманила Чернова в соседнюю комнату.

Городские доктора достали книги, газеты, нехотя пе­реговаривались. Было видно, что такая перспектива их вполне устраивает. Чернов вышел вслед за фельдшером.

Что у вас еще?

-  Вы знаете, Юрий Андреевич, люди все в магазине, там за вином сегодня машину в район послали, вот они и ждут.

-   Да вы что...

-  А я что могу поделать?

-   Ну ладно..

Чернов быстро оделся, сел в машину и поехал к мага­зину. И правда, перед магазином скопилось человек двести народу, даже древние старушки и то стояли в сторонке, опираясь на палки. Все оживленно между собой перегова­ривались. Чернов молча прошел в магазин, отозвал моло­денькую, слегка полноватую продавщицу в сторону, пред­ставился.

-   Так... У меня к вам убедительная просьба, без медос­мотра вина не давать.

-  А я почем знаю, кого смотрели, кого нет, у них на лбу не написано.

Продавщицу, видно, забавляла вся эта история. Чернов на секунду задумался.

-   Договоримся так: я буду давать талон с личной печа­тью, по нему и выдавайте.

Так и порешили. Чернов уехал в здравпункт. Вскоре туда вереницей потянулись покупатели, последними при­брели три древние старушки, не зло ругаясь, ожидали оче­редь у женского кабинета.

Довольный Чернов едва успевал ставить печать и вы­давать талоны.

Когда подвели итоги, оказалось, что совхоз этот, с уче­том весеннего обследования, осмотрели на сто восемь про­центов - переборщили малость, ну да ладно. Зато на медсовете в районе Чернов бойко и гордо рассказывал о ре­зультатах осмотра населения, цифры приводил.

Все удивлялись, спрашивали, что да как. Вот только главврач района убедительно просил его никому не рас­сказывать про эту историю.

-   Осмеют еще, - говорит.

Он и не рассказывал никому, вот только мне. Ну, а я не утерпел, вам рассказал. А вы не верьте, мало ли чего ни расскажут. Или так - прочитали и забыли.

30.11.93.

Продолжение : Рыбацкие рассказы

Сват Урусов - продолжение рассказов Будылина Н.В