Рассказы Будылина Н. В. из книги "Озарение"
Живая вода
Пасмурным ноябрьским утром по чернотропу сорокачетырехлетний коренастый лесничий Парфенов Степан отправился в обход своих владений.
Хмурое небо низко склонилось над землей, обдавая сыростью и каким-то нежизненным холодком. Степан кутался в брезентовый плащ с капюшоном, закрываясь от пронизывающего ветра. Под ногами чавкала грязь. ”Не сегодня- завтра снега жди, оно бы уж и пора, а то что-то смотреть на эту мокреть тошно”, - думал он, выходя на околицу и норовя шагать вдоль дороги по мокрой, желтой траве. Позади оставались темные следы от его сапог. Рядом бежала борзая сучка Донька.
На опушке леса Степан остановился. Перекурил, сидя на валежине, еще раз проверил свою сумку спички, сухари, сала кусок. ’’Оно хоть к вечеру и вернешься, а все-таки спокойнее с запасом. В тайге всякое бывает”.
Двинулся по просеке напрямик в сторону Татарской горы, где на сегодня наметил он проклеймить строевые сосны. Зимой приедут лесорубы, а у него уже все готово, намечено, какой лес валить, а какой обождать, пусть подрастет еще. Это ведь в последнее время наладились - не успеет лесок подрасти, а его уж под пилу. Только что толку? И лес сгубили и пользы ’’намалях”. Вот еще наладились скотину хвойной мукой кормить, будто и дело делают. "Заставь, поди, корову хвою жевать, чай, она не сдурела”. Размышляя таким образом, Степан вышел к Кривому Логу, осталось идти не так далеко.
”Да... Как это у людей все получается-то не по-людски. Вот пишут, в Сибири в год запланировано свалить столько-то кубометров леса, а вывезти чуть ли не в два раза меньше. Это как же понять? Это получается, что уже запланировано сгубить тысячи кубометров леса. Ведь это уже не годовотяпство, это преступление просто. А лесок-то какой, ведь он кормилец. Вон стоят сосенки, одна к одной, как невесты на выданье”.
Степану стало даже жарко, он расстегнул верхнюю пуговицу фуфайки, что под плащом, поправил одностволку на плече.
Сосновая роща встретила его приветливым шумом и криком сорок.
- Чего раскричались, вертихвостки? Управы на вас нет.
Сороки покричали, покричали и улетели. Степан снял плащ, взял из-за пояса топор, достал клеймо и стал пристукивать, будоража лесной покой. Стоят рядом, к примеру, три сосны, мешают друг дружке, он ра...аз одну и заклеймит - пусть другим вольнее будет. К обеду притомился, сел на пенечке перекусить, потом закурил снова.
Погода, вроде бы, наладилась, проглянуло солнышко между тучами, стало светлее. Только, было, Степан взялся снова за топор и клеймо, пошел к роще, как тут в кустах что-то зашевелилось и прямо на него вышел большой медведь с подпалинами на морде, весь мокрый от инея. Донька бросилась к нему, вцепилась в бок, но была отброшена лапой в сторону, заскулила, убежала.
Степан остолбенел, с полминуты смотрел на медведя, метнулся назад к ружью. И, то ли вот это резкое движение встревожило медведя, то ли он и шел для того, но косолапый метнулся за ним. Степан успел схватить ружье и даже выстрелить в воздух. Потом почувствовал сильную боль в затылке и левом боку и потерял сознание.
Очнулся Степан у края оврага, среди кустов можжевельника. Все лицо, руки в крови, сильно болел левый бок, там что-то хлюпало под рукой, сочилась кровь из-под лохмотьев фуфайки. Правый сапог потерялся, штанина разодрана, на коленке большая рана до кости. Степан осмотрелся, признал крутой овраг, что сразу за сосновой рощей, подумал: ’’Видно, здесь и помирать...” Он явственно понял, что очень даже просто может тут и помереть сейчас, а мог бы и раньше, чего-то не доделал дела косолапый, спугнул, может, кто? Напрягая силы, пополз, от каждого резкого движения в глазах темнело. Степан понимал, что до села ему не добраться, но хоть бы до большака. Правая нога волочилась по земле как неживая. Раз, закашлявшись, увидел на траве сгусток крови. "Плохо дело, видно, и легкое задето...”
Сколько полз он, неизвестно, час-два, а может, и больше суток - потерял уже счет времени, а в глазах часто было темно и от боли, особенно, когда скатился в какой-то овражек. Лежал долго, сквозь дремоту услышал журчание ручейка, с трудом открыл глаза. Рядом, между камнями бил родник, искусно обложенный булыжником. Степан припал к прозрачной воде и стал жадно пить. Его стошнило. Отлежавшись, он снова почувствовал жажду, снова припал к воде, ощущая ее слегка горьковатый привкус. В голове мелькнула мысль: "А ведь это я к Логинову скиту приполз...”
Приподнял голову, и точно, на противоположном бугре увидел покосившуюся крышу полуразрушенного деревянного скита. Степан попил еще раз, обмыл лицо, рану на ноге. Морщась и едва сдерживаясь, пополз к скиту.
Скит этот был когда-то местом отшельничества монахов, теперь пристанищем для охотников. От него до села было еще километров пять. С трудом отвалил дверь, заполз вовнутрь. Запахло плесенью, сыростью, давнишней гарью. У очага кучкой лежали хворост и береста. Степан пошарил по карманам - спичек не было. Окинул скит взглядом: в углу, где в избах обычно находятся иконы, увидел узелок на гвозде. С трудом дотянулся, внутри оказался початый коробок спичек, и четыре ржаных сухаря. Быстро разжег костер, наслаждаясь теплом и дымом, съел сухарь. ”Да... Однако до села мне в таком виде не добраться, а в скит охотники придут недели через две, не раньше, как раз хватив, чтоб концы отбросить”.
Через малое время в скиту стало даже жарковато, светло совсем. Рядом с очагом топчан из еловых горбылей, крепкий еще. Чуть в стороне валялся закоптелый котелок. Степан почувствовал, что его клонит ко сну, однако превозмог себя, выполз из скита, волоча котелок за собой. У родника снова обмыл свои раны, в том числе и на груди, ощутцая каждый раз сильное пощипывание и едва сдерживаясь. Набрал воды в котелок, с трудом выполз из оврага, вода наполовину из котелка пролилась. Остатки поставил на очаг, подбросив еще хвороста. Напившись кипятку, завалился на топчан, уснул. Ночью заморосил дождь, барабаня по деревянной крыше, ближе к двери промокло даже.
Утром проснулся поздно, с сильным чувством голода, не ощущая особых болей, даже при кашле кровь выделялась незначительно. Разогрел остатки воды в котелке, подбросив туда хвои для запаха, съел еще один сухарь.
На третьи сутки Степан почувствовал силу в ногах, попробовал ступать, опираясь на палку. "Ничего, получается вроде. Да... Как ни говори, а без еды каюк, выбираться надо отсюда”.
В село он пришел на другой вечер, обессилевший, но на своих ногах. Пошутил даже: "Принимайте героя, Марья Фоминична...”
2109.93.
Волки
Обходчик Нефедов Федор, средних лет, маленький, сухощавый мужичок, осенним морозным утром вышел осматривать свой участок. На полустанке поговорил с дородной дежурной Михеевной, бывшей Федору сродни, наскоро попил чаю со сливовым вареньем и двинулся в путь.
- К обеду-то ждать? - вдогонку спросила его Михеевна,
- я, может, картошки поджарю, а...?
Федор обернулся, прикидывая в уме, решил:
- Приду, должно... ты пошли кого ни на то к моей, пусть груздочков солененьких миску наложит, оно больно хорошо с картошечкой в охотку-то.
- Ладно...
- Ну, пошагал я.
Федор повернулся и стал подниматься по ступенькам к путям, на ходу поднимая воротник драпового пальто. Привычно засеменил по путям в сторону города, помахивая молоточком, нет-нет да постукивая им по рельсам и пальцам.
С севера подул холодный ветер, по небу поползли тяжелые, темные тучи. Стало зябко. "Скоро и белые мухи полетят, вроде б еще рановато. Вот тебе и бабье лето”. С неба посыпала снежная крупа, иной раз и хлопья. "Да... Это что же, если, как говорят, через сорок дней после первого снега зима ляжет, получается, в конце октября. Долгой покажется зима...”
Размышляя таким образом, Федор дошел до моста через маленькую речку Чаргу, здесь особо внимательно осмотрел пути, сделал заметку в тетрадку, вроде, все в порядке. За долгую работу на путях он научился быстро замечать неисправности: где шпала подгнила или просела, где пальцы ослабли, да мало ли что. По звуку научился определять неисправности в ходовой части вагонов, но это уж так, попутно. Его дело - ежедневно обходить свой участок путей.
Навстречу показался скорый поезд, Федор отступил в сторону, замелькали окна вагонов, кое-где выглядывали пассажиры.
Снова пошел по путям, оставалось километра два, не больше, скоро и обратно. "Должно, сейчас Михеевна занялась картошкой, уж сковородку, наверное, на плитке прилаживает”, - мелькнула в голове приятная мысль.
А вот и 1810 километр, граница участка, дальше уже не его владения. Федор снова сделал отметку в тетрадке, постоял немного, покурил малость и с легким сердцем пошагал в обратный путь. Ближе к мосту дорога чуть под горку, шагалось легко, вон и Чарга виднеется узкой, темной полоской. И тут Федор увидел метрах в двухстах волков, сначала одного, на путях прямо, чуть сзади другого. Оба как бы нехотя смотрели в его сторону, поджидали. Федор остановился, в голове мелькнуло: ’Вот тебе раз, приплыл... Это чего же мне делать-то, бежать? Да нешто от них убежишь, чай, у них четыре ноги. Потом куда? Тут до следующей станции верст десять, не меньше, не всякому рысаку под силу. Пропал...”
Рефлекторно все же он повернулся и пошагал обратно, часто оглядываясь. Волки постояли, постояли и подались за ним. "А ведь они тоже есть захотели, известно, время к обеду идет, вот я и попал как кур во щи”. Расстояние между ними быстро сокращалось. Федор побежал, дух захватило скоро то ли от страха, то ли от бега, уж не молодой бе- гать-то.
И тут вдали, среди посадок клена, слева, он увидел высокую осину, совсем уже почти без листьев. Пробежав еще метров тридцать, уже не оглядываясь и не раздумывая, Федор махнул кубарем вниз по насыпи. Летел, ударяясь о камни и землю лицом, грудью, совершенно не чувствуя боли. Легко встал на ноги, подбежал к осине и одним духом забрался почти на верхушку.
Не хуже любого пацана, если учесть, что последний раз по деревьям лазил лет двадцать назад”, - подумал он, озираясь по сторонам. ^
Волки в это время осторожно спускались по насыпи к нему. ’’Идите, идите, голубчики, теперь уж не достанете”, - зло крикнул Федор в их сторону.
Волки и впрямь подбежали к осине, подняли морды и, как бы удивляясь, стали его рассматривать. Один, что покрупнее, с раздвоенным левым ухом, поклацал зубами. ’’Вот я вас...”, - Федор, держась одной рукой за ствол, другой достал из кармана молоток и, прицелившись, швырнул в волков. Те отбежали чуть-чуть и снова подошли к осине. Другой, что помоложе с виду, понюхал даже молоток Федора.
Становилось холодно. Пока бежал, сильно вспотел, и теперь на верхотуре его сильно продувало. ”Уж чего, чего, а простуда мне обеспечена”, - подумал он, доставая из кармана ’’Приму”, - хоть курну, может, потеплеет маленько”. Рука его нащупала ту самую тетрадь, где он записывал результаты осмотра. ’’Мать честная, а ведь волки, говорят, огня боятся, ну-ка, я их пугну...” Не раздумывая, вырвал из тетради несколько листов и по одному стал поджигать и бросать вниз. Скоро он убедился, что это бесполезное занятие. Пока листки летели, полностью сгорали, так что до земли долетал только пепел. Мимо по путям прошли два товарных состава, на Федора никто не обратил внимания, а если и заметил кто его, так что поделаешь, не тормозить же состав. Волки каждый раз прятались в чащу. Тот, что помоложе, должно самка, подошел к осине и стал яростно ее грызть, Федору даже почудилось, что осина стала клониться, но нет, вроде, стоит пока крепко.
Прошло несколько часов, Федор окоченел окончательно, даже страх прошел, а было одно желание - быстрее покончить со всем этим. И тут со стороны полустанка послышался какой-то шум. Федор оглянулся и увидел приближающуюся дрезину. Волки убежали. На дрезине начальник полустанка Фокеев Петр Ильич с сыном доставили его, совсем обессиленного и замерзшего, в каморку к Михеевне. Это машинист товарняка сообщил ей про Федора, притормозив у полустанка. Она и организовала дрезину и потом до вечера отпаивала Федора водкой и малиновым вареньем.
А напугался он крепко...
27.09.93.
Рассказ старого солдата
Наступили теплые июньские дни. Прогретая солнцем земля, украшенная свежей зеленью, дурманит, так и хочется верить, что не кончится это блаженство никогда. По вечерам воздух становится приторным, вязким каким-то от цветущей сирени, преющего навоза и свежей зелени кленовых листьев.
Вот в такой вечер и вышел я прогуляться за село, вдоль оврага. По селу просто гулять не принято, да и не удобно. Тут и там сидят на лавочках сельчане, кучками по пять- шесть человек, вот и идешь, как сквозь строй. Всех нужно поприветствовать, поговорить с кем, если знакомые оказались. Ну, а коль незнаком им, так и того хуже, обсмотрят и обсудят с ног и до головы. ’’Кто? Да откуда?”
Я люблю погулять за селом один. По переулку вышел на лужок, издали любуясь тускнеющей в сумерках голубизной Волги. Нет-нет, да ветер донесет протяжный пароходный гудок - к вечеру звук летит далеко. Направился я к роднику, что у Казятина сада. В детстве пили там воду, когда шли купаться на Волгу или на озеро.
Только хотел спускаться в овраг, как увидел старика Фомина. Выл он высок ростом, сутуловат, жил на другой улице, далековато от нас, но я его немного знал. Он сидел на травке, курил и смотрел куда-то в сторону садов и бегущего в овраге ручейка.
- Здравствуйте, дядя Валя, - поприветствовал я его, - не помешал?
Старик вздрогнул, обернулся.
- Нет, нет... Гуляем?
- Да вот вышел подышать маленько перед сном.
- Вот и я каждый вечер брожу здесь, семьдесят лет гляжу и никак наглядеться не могу на красоту эту.
Я присел рядом, тоже закурил.
- Вот и от этой дряни тоже отвыкнуть не могу, как на фронте приучился, так и до сих пор.
- А бросали?
- Да раза три, но попусту. Вот уж ноги можжат, лежал в больнице, доктора говорят, -бросай, а то отрежем ноги-то
- все равно не могу.
Старик стукнул палкой по валенку.
- Мерзнут что ли, в валенках ходите?
- Можжат, сил нет, можжат, ну и мерзнут. Да, вот дожил, раньше бывало...
Старик оживился.
- Раньше бывало мороз, а я из бани и в снег - озоровал по молодости. На фронте однажды плыть надо было, по осени уже, через речку. Один говорит, у меня нош судорогой сводит, у другого простуда, мне все нипочем. Сплавал туда-сюда и не чихнул ни разу. Какой ни мороз, а мне и в шинели жарко.
- Ну, а теплую одежду давали, шубняки там, фуфайки...?
- Когда выдавали, а когда и нет. Шинель, вся и одежда, надежнее всего. Как это... Спрашивают у солдата: ’’Солдат, солдат, а ты на чем спишь? ”На шинели”, - отвечает. ”А под голову что?” ’’Тоже, - говорит, - шинель”.
"Ну, а покрываешься - то чем?” ”Да шинелью... "Да у тебя их три, что ли?” ’’Нет, одна...”
Старик засмеялся, обнажив беззубый рот. Мне тоже Показалась байка забавной.
- Выл у нас во взводе хохол один, Михайла Бойко, тот еще здоровее меня был. Бывало, все с собой две пудовые гири носил. Как на привале, так и начнет играть ими. Спать здоров был, утром объявят подъем, а ему неохота, глаза протирает... ”3а спанья не купишь коня”, - это у него присказка такая была. Хороший мужик был, в сорок втором взорвался на противотанковой мине. Ну это так, к слову, а вот что я тебе еще расскажу, чуду какую. Ты, я вижу, мужик думающий, вот и подумай. Так вот. В сорок третьем попал я в плен, ну как да что было там, долго рассказывать, целую книгу можно написать. Вот уж сколько лет думаю я об этом, а объяснить не могу. В бога я не верю, а может, и зря, ну теперь уж и поздно. Да... Спали там на нарах, вповалку. И вот в ночь с 22 на 23 ноября сорок третьего года снится мне сон, будто собрались мы с братом Семеном на покос. Встали раненысо, перекусили на скорую руку и, вроде, складываем кое-какие харчишки в сумку, с собой взять. Брат и говорит: ”Пойду-ка я, Валька, кваску жбанчик налью в погребе, холодненького, поставим его в ручей и будем попивать...” Оно больно хорошо в жару кваску-то испить, все не вода. Вышел он из избы-то, я что-то замешкался, выхожу во двор спустя малое время, глядь, а погре- бица наша пламенем пылает. Я, было, метнулся в избу мать будить, отца у нас уже не было. Метнулся я в избу-то, да вдруг меня и прострелило: ”А ведь в погребе-то брат Семка, он же за квасом улез...” Я к погребице, а подойти не могу близко, жгет, будто, больно. И слыхать мне, вроде зовет меня брат-то: "Валька, Валька, отопри, задыхаюсь...” Я глаза зажмурил и бросился прямо в огонь... Тут и проснулся. Сел на нары и плачу. К чему бы это, думаю? А ведь это Семен в беду попал, - решил я. И так мне горько стало, ну хоть в петлю, с неделю места себе не находил. Он у нас трактористом первейшим был, их на фронт тогда по броне не брали. А потом подучили баб с тракторами управляться., ну и их кого - сразу на передовую. И что ты думаешь, оказывается, точно в ту ночь с Семкой беда случилась: обгорел крепко в танке, чуть отходили, помаялся по госпиталям, лицо-то и не узнать было, только что глаза его. Но дело не в том, чудно вот что, ведь нас тысячи километров разделяли, а услыхал я голос-то его, и звал он меня, точно, и младше меня на два года был, в детстве я его все от ребятишек, что посильнее, оборонял, он и привык у меня защиты искать. Вот ведь какая чуда.
Я был несколько удивлен рассказом старого солдата, но и не верить ему у меня не было оснований. Когда прощались, он в шутку попросил:
- Ты там расскажи кому ученому про это, пусть мне объяснят.
Объяснить же ему не успели, вскоре Фомин Валентин Григорьевич умер.
2.10.93.
Год петуха
Иван Кузьмич Петров, тридцатидвухлетний врач-терапевт горбольницы, в отпуск собрался вместе с женой Ольгой и двумя дочками-подростками навестить свою тетку. Тетка по отцу, Анастасия Крупнова была бездетной и уже в годах, вот и приходилось при случае за ней приглядывать. Жила она в другой области, так что добираться приходилось всю ночь на поезде, а потом еще на автобусе часа полтора трястись по ухабам. Сколько уж раз уговаривал ее Иван Кузьмич переехать к себе, но куда там, никак не может бросить свою развалившуюся хибарку да заброшенный, поросший бурьяном участок земли. И то сказать, здесь она родилась, выросла, здесь похоронила лет двадцать назад мужа. Понятное дело, легко ли? Однако и одной жить с больными ногами тоже не сахар.
Обычно Иван Кузьмич через месяц-два ездил один на выходные, обделает что по-быстрому и обратно. В этот раз решили поехать все, недельки на две - и подсобить что и ребятишки пусть подышат в деревне свежим воздухом. Жена Ольга сначала поворчала:
- Люди на юг ездят, свет хоть увидят да отдохнут по- человечески, а мы...
- Мне и в деревне не темно, - возразил Иван Кузьмич, - потом с нашей зарплатой только по югам кататься, как раз на полдороги в один конец хватит.
- Вот-вот, там для белых, а мы черные, нам и в деревню можно с двумя высшими образованиями-то.
Ольга не была до денег жадная, злой не была, но иногда очень даже больно могла поддеть за живое. Иван Кузьмич матюгнулся про себя, однако сдержался.
В деревеньку, со странным названием Варлейка, приехали рано утром, чуть рассвело. По узкой тропинке добрались до дома тетки Насти, что на краю деревни, у самой речки. Чуть достучались в окно со двора. Занавеска отодвинулась. Тетка Настя долго, подслеповато рассматривала приезжих, видно, не узнавала.
- Открой, я это, тетя Настя, Иван.
Старушка скрылась за окном, и вскоре заскрипел засов в двери.
- А и миленькие мои гостеньки, не чаяла я вас и дождаться, все глазыньки просмотрела.
Тетка Настя, сильно припадая на больную правую ногу, спустилась с крылечка, поочередно стала целовать всех, причитая при этом.
- Уж я вчера и паука заметила, думаю, к вестям, только добрым ли? А с полночи все петух соседский кукарекал, да шибко долго... Проходите, проходите в хоромы, деточки мои сладкие.
Хоромы только назывались хоромами, а на самом деле дом был старый, покосившийся на левый бок, с облезлыми оконными рамами. Стекла во многих местах были биты, замазаны оконной замазкой. Внутри пыльно, стены оклеены газетами и вырезками из журналов, половицы под ногами так и играют. Девочки: Лена десяти лет и восьмилетняя Катя, притихли. После городской квартиры здесь им было дико. Ольга тоже, прежде чем сесть, долго рассматривала лавку, не пыльно ли?
- Мы к вам на недельку-две, тетя Настя, если не возражаете.
- Да что ты, Ваня, господь с тобой, живите хоть сколько, отдохните, воздухом подышите.
- Отдыхать зимой будем, летом работать надо, чай, я тоже из крестьян вышел. Дров-то давно тебе завезли, у калитки что свалены?
- Да привезли какие-то ребята машину с неделю как, за ваучер. Мне-то он ни к чему, а им должно надо, а я и рада. Те зимы все хворостом обходилась, а то срезков с пилорамы привезут.
- Распилить бы их как. Нет ли у кого поблизости бензопилы? А тетя Настя?
- Да у кого, нешто у Ивана Палыча Злобина попросить, себе-то пилит... Да вы бы отдохнули с дороги, я сейчас чайник поставлю.
Тетя Настя засуетилась около электроплиты, Иван Кузьмич с женой стали доставать вещи, раскладывать их на сундуке.
- Надо было свои простыни привезти, - шепнула Ольга Ивану, показывая глазами на кровать в углу избы, покрытую овчинным тулупом, из-под которого торчал угол старого, ветхого одеяла.
-Да ладно..., - Иван Кузьмич махнул рукой.
После чаепития жена с девочками стали мыть полы и прибираться в комнатах. Иван Кузьмич вышел на двор, по-хозяйски окинул его взглядом. Кругом бросалась в глаза заброшенность (то жердь валяется, корыто расколотое старое тут же, трава крутом сочная по колено). Иван Кузьмич уложил хлам в кучу, корыто вообще выбросил в дрова, нашел заржавевшую косу и стал обкашивать двор, задевая то за забор, то за поленницу дров. Из окна выглянула Ольга, на голове платок, повязанный по-бабьи.
- Ты б нам воды наносил, Ваня, а то все ведра пустые.
Иван Кузьмич взял в сенях два ведра и пошел за водой в колонку, что была на углу соседней улицы. ”Вот наведем марафет и сразу живым духом запахнет, а то как в могиле”, - думал он, шагая по узкой тропинке уже в четвертый раз. Вдруг сзади его кто-то ущипнул больно в ногу, чуть ниже колена. Иван Кузьмич обернулся и увидел большого пестрого петуха, тот Как-то боком топтался, изготавливаясь напасть еще раз. Иван Кузьмич махнул пустым ведром, отогнал петуха и только пошагал дальше, как снова почувствовал, что его уже клюют в спину и даже когтями царапают.
- Ах ты гаденыш, вот я тебе, будешь знать у меня...
Изловчившись, Иван Кузьмич пнул петуха ногой под левое крыло и, не оглядываясь, пошел дальше. Петух отстал. Набрав воды, пошел к дому и тут, к удивлению своему, заметил, что петух как-то странно барахтается в траве, не может встать. ’’Оклемаешься, бандюга, не зазорно впредь будет на людей нападать. Ладно я, а если б дети кто...”
Вернувшись с пустыми ведрами, Иван Кузьмич застал петуха бездыханным. ’’Вот тебе и раз, допрыгался. Чей же это? Как не хорошо получилось”. Иван Кузьмич побежал домой, сразу с порога к жене:
- Ольга, я там петуха прибил, дай-ка денег, пойду с хозяином расплачусь.
- Да ты что?..
- Да он налетел на меня, я его шугнул, а он снова.
Тетя Настя, видать, услышала.
- Чей петух-то? Не Ивана Палыча?
- А я откуда знаю...
- Ну пестрый такой, здоровенный.
- Вроде такой.
- Да он, идол, никого не пропускает, на всех кидается, туда ему и дорога.
- Денег-то сколько? - Ольга достала кошелек.
- Ну я не знаю, тысячи две-три, что ли...
- Да ты что, Ванятка, очумел что ли, чай, не теленок.
С деньгами в руках Иван Кузьмич направился к соседу, старик уже стоял возле мертвого петуха. Иван Кузьмич знал его по прошлым приездам.
- Иван Павлович, уж ты извини, это я его приговорил. Он, паразит, на меня кинулся, - стал оправдываться Иван Кузьмич.
- Э...э,да ладно, мы его, вражину, давно уж хотели порешить. Давай-ка я приколю его, чтоб добро не пропадало.
Сосед быстро принес из сарая топор, на бревне обезглавил петуха.
- Давайте я у вас его куплю.
- Как куплю:
- Ну обыкновенно, за деньги.
- Да ты что?
- Мы его в суп и все.
Петуха оприходовали Два дня только разговору об этом и было. Ведь это надо, приехать за сотни верст, чтоб петуха убить, да еще в год петуха. Инда и не выдумаешь.
6.10.93.
Студенты
У колхозного плотника Пронина Ивана, лысого, невзрачного мужика, на октябрьские праздники наметили свадьбу. Женился средний сын Михаил, студент-третьекурсник строительного института. Дело вроде бы и хорошее, однако не рановато ли? По первости, как объявил Михаил о своем намерении, пошумел было Иван:
- Ты хоть перейди на последний курс, тогда уж и женись, чего уж приспичило-то? Жить-то где собираетесь?
Невеста у Михаила училась в том же институте.
- На квартире и будем жить, я уж и с хозяйкой договорился.
- Она заломит, хозяйка-то, за двоих, и не рад будешь. Все на меня... Я вам что, двужильный, два студента есть, еще и третьего...
- Я работать буду, - уперся Михаил, - устроюсь сторожем, проживем.
- Сторожем... Ночь не спать, дак какой из тебя ученик днем-то.
Ну, пошумели, пошумели, а делать нечего, надо готовиться к свадьбе.
- Может, приглянулась больно, - рассуждал Иван с женой Нюрой, укладываясь спать, - а может, довлюблялись уже, они нынче на это дело во какие прыткие, не как мы
- до женитьбы без штанов по деревне бегали.
- Ты уж не ругай его сильно-то, Иван, - просила Нюра,
- не отговаривай, а то вон как у Мироновых, отговорили, а он пить начал. Они б уж и рады обратно, а где там, ее уж и след-то простыл, девки-то. Будет ругать нас потом всю жисть.
- Да я уж и то... Пусть женится, чем так болтаться по вечерам, оно все, может, и нам поспокойнее будет.
Невеста приглянулась им сразу, добрая такая, ласковая. Наташей зовут. Не больно красавица, ну да, чай ”с лица-то не воду пить” или, как говорят: ’’Красота только до венца”.
Съехалось на свадьбу гостей полный дом и среди них два друга Михаила, тоже студенты: светловолосый, молоденький совсем Андрей и кудрявый, черный как цыган Сергей, последний и был свидетелем. Ничего себе ребята, веселые. Сергей особенно, так под гармошку плясал-наяри- вал, только ну, и откуда чего берется. Подвыпив изрядно, Иван обнимал их обоих и все пытал, нет ли у Сергея цыганской крови.
Ладно... К вечеру притомились все гулять, стал Иван размещать гостей, кого куда. Кого к соседям отправил, кого к родне, большинство улеглись прямо на полу в избе, где гуляли. Студентов Андрея с Сергеем уложили спать на большую русскую печку, отодвинув в сторону двухведерную флягу с бражкой (на всякий случай Иван поставил заранее).
Долго не могли угомониться - кто смеется, кто шумит чего-то, кому пить захотелось. В общем, табор цыганский и только.
Иван вскоре задремал на сундуке у входной двери. Проснулся рано, когда все еще спали, опохмелился слегка и пошагал на двор к скотине прибраться пока немного и задать корм. Вернулся в избу, когда жена с двумя соседками и сестрой Екатериной копошились уже у печки. Вскоре стали просыпаться и гости, вставали, умывались.
Часам к десяти снова все собрались гулять, сели за столы и тут спохватились:
- А у нас студенты-то где?
- Они у кого ночевали, папа? - Михаил вопросительно посмотрел на отца.
-Да здесь же... Постой, да они на печку вроде ложились.
Иван подошел к печке, откинул занавеску. И точно, лежат два голубчика, посапывают. Рядом фляга с приоткрытой крышкой. Иван встал на табуретку, заглянул в нее и охнул - во фляге осталось чуть на донышке.
- Серега, вставай... Слышь, Андрюха, вставай, говорят.
Пустые хлопоты, спят себе, хоть водой отливай.
Ничего себе погуляли ребята. Да.... Вот это студенты!
Так и пошло по деревне.
6.10.93.