Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

Яблоко от яблони…

Памяти А.Н.Назарова

 

Где-то высоко в небе в поисках неведомого и манящего бороздили бездонные просторы первые космические корабли. Две гигантские державы усилиями миллионов людей, обгоняя друг друга, создавали и накапливали смертоносное оружие, а здесь, в сарае машиниста Петра Усачева умирал чужой старик. Познакомился с ним Петр всего неделю назад. Дело было вот как.

 Пригнали они с помощником состав из Рузаевки, утомились, сели с мужиками возле каптерки на лавочку перекурить, беседовали о том, о сем – тут он и явился, прямо как из-под земли вырос. Сам из себя седой весь, как лунь, ссутулившийся и худоба одна. За плечами котомка болтается. Одет не по сезону – на дворе весна, цветет все, а он в пальто драповом, на ногах чесанки, на голове – малахай.

- Мир вашему сидению, - степенно обратился старик к мужикам.

- Садись, дед, с нами, - предложил Саня Крайнов, помощник Петра, подвинулся на лавке, освобождая место.

- Это можно… Умаялся я, ребятки, умаялся.

- Видать издалека идешь?

- Издалека… Из Сибири я, мужички, на родину к себе в Вологодчину путь держу…

- Закуришь?

- Закурю.

Деду протянули сразу несколько пачек сигарет. Он выбрал беломорину, покрутил ее в тонких почерневших пальцах. На него с интересом смотрели, ждали. Дед закурил, закашлялся.

- Захворал я, ребятки, занемог что-то, - в несколько приемов прохрипел он тоскливо. – Нет ли у вас тут хаты какой? Остановиться бы мне недельки на две, отлежаться, я б заплатил…

Мужики переглянулись.

- У нас, дед, дом колхозника есть. Потом на постой пускают некоторые, ну эти больше ребятишек по зимам, которые со стороны учиться к нам приезжают. Может и тебя пустит кто…

- Да мне и надо-то угол, тюфяк да две ложки каши, едок-то я плохой. Вот чай люблю пить, по пять по шесть стаканов за присест, бывало, уговариваю.

- Ну чего-чего, а воды у нас полно, чай мы на Волге живем, - усмехнулся Петр.

- Стало быть, и рыбкой богаты.

- Ну, это как водится, - в разговор вступил путевой обходчик Харитонов Илья, известный балагур и весельчак. - Вот у нас тут был случай один. Поехал, значит, у нас кадровик Меринов в заволжские степи агитировать рабочих на железку, общежитие сулил, зарплата, мол, приличная. Ну, там его давай пытать, что, мол, и как. Известно – срываться, так чтоб знать куда. Спрашивают его: «Вот, мил человек, ты говоришь, вы на Волге живете, так у вас и рыбы, должно быть, полно»? «Да что ты, - хвалился Меринов, - иной раз баба пойдет за водой, черпанет и, не поверите, - полное ведро рыбы». Уговорил он, значит, некоторых, приехали, присмотрелись, а тут – не то что рыбы, а и раков-то раз в год по обещанию увидишь. Подвыпили степняки и давай Меринова искать, чуть ноги унес тогда…

Старик усмехнулся:

- Где ж она, рыба-то? Не ловится что ли?

- У начальства брюхо большое, вся помещается.

Ладно. Посудачили так-то, поговорили, старик и просит:

- Мужики, а может из вас кто на постой пустит?

Так он и оказался в сарае Петра Усачева. Хозяин прибрался там, вынес хлам разный, койку железную поставил, соорудил стол. Жена Петра Настя утром и вечером кормила постояльца, днем же, пока она была на работе, старик кашеварил самостоятельно: грел чай на примусе, пек картошку на буржуйке во дворе, но больше лежал, накрывшись тулупом. В первый же день он отдал Насте четвертную (не скупым оказался), к концу недели обещал еще дать. Звать себя велел Иваном Пантелеевичем.

Однако же дед и впрямь видно заболел крепко. К концу следующей недели он с трудом уже вставал с кровати. Петр предложил свозить его в амбулаторию, но старик наотрез отказался, попросил только принести ему бумажку и карандаш. Когда просьбу выполнили, он дрожащей рукой написал на листе несколько строк.

- Вот, мил человек, - обратился он к Усачеву, - если случится со мной оказия, то, не сочти за труд, черкни телеграмму по этому адресочку.

Петр взял листок и, не заглянув в него даже, сунул дома под клеенку на кухонном столе.

- Вот, связался с проходимцем, хлопочи теперь, за четвертную-то; и хоронить, и поминать еще придется, - пилила Настя мужа.

Да он и сам уж не рад был, что связался, пожалел старика:

- Давай вызовем на дом неотложку, они его и заберут, никуда не денутся… А там разберутся…

- Да ладно, чего уж… Только людей будоражить зря…

Дед умер. Петр обрядил его, на найденную в стариковом портмоне сотню заказал гроб и крест, сам пошел на почту, послал телеграмму, как велел старик. Только адрес, оставленный на клочке бумаги, очень удивил: «г.Москва, ул.Средне-садовая и т.д.».

Похоронили деда, как и положено, по христианскому обычаю, на третий день, поминали Петр с женой да столяр Фомин, тот, что мастерил гроб с крестом.

Через два дня после похорон в дом к Усачевым явился из Москвы рослый молодец, сын старика, косая сажень в плечах, в глазах что-то отцовское, озорное. На погонах – три большие звезды. «Полковник, значит, сынок-то, вот тебе и на…» - шепнул Петр ошалевшей жене, когда она метнулась, было, к подтопку за угощением. Гость остановил Настю, раскрыл чемодан и давай оттуда извлекать разные вкусности, копчености, консервы и заморские вина, о каких Усачевы и не слыхивали.

- Спасибо вам, что приютили отца, не побрезговали. Мы, хозяйка, сходим на могилку с Петром, а ты порежь тут, чего пожелаешь, ну а остальное спрячь куда.

Погостил Сергей Иванович пару дней и уехал, оставив Усачевым денег с избытком на девять дней и сороковины.

Через полгода Петру присвоили звание «Заслуженный машинист», через год орден Трудовой славы дали. И хотя трудился Петр честно и в поте лица, но как-то совестно было перед товарищами. В один из дней он взял да и написал в Москву: «Премного благодарен Вам и почести такой не достоин…»

Жене же чуть под хмельком шептал на ухо: «Они, слышь ты, в богатеях были, раскулачили их в тридцатых… А сын-то к тому времени уж по военной части пошел. Вот отец-то и отстранился от него, чтоб не быть помехой. Известно, чай, яблоко от яблони… А Сергей Иваныч-то голова, генштаб… Это тебе не фунт изюма…»

- Неужто с тех пор и не видались?

- Было, говорит, раз после войны… Сергея Иваныча в Сибирь командировали, там и встретились, говорит… На час, тайком… А ты смотри, молчи в тряпочку, а то язык-то, как помело.

Так Усачевы и жили дальше, храня тайну чужой семьи. Только уж когда поутихли страсти, рассказали кое-что детям, а тут и я краем уха прослышал…

30.08.1999г.

 

Две судьбы

 

Сельский учитель средних лет Юрий Александрович Языков возвращался домой из командировки на пароходе «Карелия». С вечера занял каюту третьего класса, уложил нехитрые вещи и, вспоминая давние студенческие годы, когда вот так же почти каждый выходной пароходом ездил к родителям, вышел на палубу. Несмотря на наступивший октябрь, было тепло и тихо. Куда-то за лесистый гребень Жигулей спряталось солнце, окаймляя кроны деревьев золотой нитью. Крикливые чайки притомились и поотстали от парохода, тоже, видно, готовились ко сну.

Юрий Александрович прошелся по палубе, вышел на корму. Сквозь сияющие стекла ресторана видно было, как кружатся в танце две пары, несколько человек сидят за столиками, среди них хлопотливо снует молоденькая официантка.

«А что, не вспомнить ли мне молодость, не кутнуть ли в ресторане, - подумал Юрий Александрович, достал из кармана кошелек, пересчитал остатки денег. – Так, не густо, но часок посидеть можно за кружечкой пивка. Приятно, черт побери, плыть эдак мимо Жигулевских гор и пить свежее жигулевское пиво». Вспомнилось, как однажды на одном из многочисленных торговых киосков или, как их называют, комков, прочитал впечатляющее объявление: «Пиво свежайщчее» - так и было написано - «свежайщчее» - это уж совсем, видно, шик.

Юрий Александрович усмехнулся своим мыслям и направился в ресторан. Он не стал ждать официантку: как-то неловко сидеть с грошами и ждать еще, когда тебя обслужат.  Взял у стойки три бутылки пива и сел за столик, предвкушая удовольствие и поглядывая по сторонам. Посетителей прибывало.

Вскоре к нему подсел модно одетый господин в очках:

- Разрешите?..

- Пожалуйста.

- Чуть успел на пароход…

- Вы до конечной?

- Нет, мне ближе выходить.

Собеседнику подали тефтели с гречневой кашей, яичницу, коньяк в графинчике.

- Не желаете по сто грамм?

- Да я вот пивком балуюсь.

- Можно и пивком… Разрешите представиться – Колдаев Владимир Киреевич, архитектор.

- Рад познакомиться. Языков, Юрий Александрович.

- Я вообще-то не пью, но сегодня день особенный. Двадцать пять лет прошло сегодня, как институт закончил. На встречу юбилейную, к сожалению, не угодил, а вот на пароходе решил прокатиться - юность вспомнить.

- Вы знаете, - с удивлением заметил Юрий Александрович, - я тоже с похожими мыслями сегодня на пароход садился.

- Вы что кончали?

- Педагогический.

- Ну так, за знакомство?

Юрий Александрович заказал себе салат на закуску, решительно подставил рюмку под коньяк.

- Вот и скажите, мил человек, Юрий Александрович, столько лет прошло, и куда же вас кривая вывела?

- Да куда, собственно… Как учительствовал, так и буду учительствовать. Хоть сейчас и перемешалось все, а у нас все по старинке – я вот физику преподаю уже двадцать с лишком лет, и ничего почти не меняется, правда сейчас компьютеры хотим освоить.

- Это хорошо… Ну, а в личном плане? Вы уж простите мне мое любопытство, но раз уж сегодня у нас день воспоминаний…

- Да что в личном? Все нормально – жена, дети…

Языков на мгновение замолчал. Взглянул на неожиданного собеседника, как будто решался на что-то…

- А вообще-то вы знаете…  все как-то не так…- он грустно улыбнулся.

Владимир Киреевич молчал, смотрел открыто, спокойно и внимательно, будто ждал продолжения начатой фразы. Юрий Александрович продолжил:

- Я вот женился на однокурснице в первый же год учебы. Мать с отцом, известное дело, против были: и ругали, и паспорт не давали, но я настоял на своем. Увлекся, знаете ли, влюбился по уши. Да и конечно… Что я, приехал из деревни в город, глаза разбегаются, столько девчат вокруг… Вот одна мне сразу и приглянулась, красивая, ласковая такая... Только…

- Чего же?

- Ласковая, да не ко мне одному…

- Вон оно…

- Это уж я потом разглядел, когда пыл любовный поубавился. Все бы ей петь да танцевать на гулянках, да глазки строить.

Владимир Киреевич налил по второй рюмке коньяка. Выпили.

- Поженились мы. Родила она, еще в институте, мне двоих ребят. Нас после учебы, как семейных да с детьми, в городе оставили. Я на работу устроился в школу недалеко от дома, часов много дали, по пути детей в садик заводил, когда подросли немножко. А жена задурила… Работать, во-первых, не могла долго на одном месте. Чуть что не по ее, тут же заявление на стол. Так ведь тоже нельзя, присмотреться надо, а потом ведь детей двое, что больно работой разбрасываться. А она, помню: «Мне где б ни работать, только бы не работать». Вот так… Сменила за три года десять мест. Урезонить пытался, куда там – низко для нее видите ли простых детей учить, ей институт подавай, кафедру. Добилась своего, молодец, в аспирантуру поступила… Ну, и спуталась там с одним… И как ведь ловко устроила все… Поедем, помню, в гости к родственникам каким-нибудь, она и так и по другому юлит, что, мол, как вы смотрите на то, чтобы сынишка у вас пожил немного, мне, мол, диссертацию писать, совсем из сил выбиваюсь… Так обоих и пристроила. А сама укатила «по обмену опытом» в соседний город, ну и не одна, конечно… И главное ведь догадывался я, а как-то все до последнего надеялся, что ошибаюсь… Дурак… Ну потом разошлись… Уехал в деревню к родителям своим, а сыновей-таки отсудил у нее… Да она и не страдает, по-моему… Вот как так бывает?

Владимир Киреевич поджал губы, покачал головой. Что тут скажешь… Языков продолжал:

- А она замуж за того доцента вышла, ему родила, а потом и с ним разошлась и ребенка ему оставила… Кукушка? Теперь вот мотается где-то по белу свету… Незнамо где…

- Ну а вы чего же? Говорили дети, жена…

- А я сошелся в деревне с одной, правда условие поставил – детей не рожать…

- Жестоко вы…

- Может и так… Только не могу я допустить, понимаете, чтоб в моей семье мои сыновья пасынками себя чувствовали. Да она их и любит вроде, хотя кто их, женщин, понимал когда…

- Но ей ведь наверно тоже хочется матерью себя почувствовать, - не унимался Колдаев.

- Да я ее спрашивал после-то, когда уж лет пять вместе прожили: мол, как ты, Лиза, может, неправильно я поступаю, тогда, мол, роди? А она мне: «Ты счастлив, дети в семье живут, одеты, обуты, ну и мне рядом с вами тепло, пусть все так и останется».

- Да… Потемки – душа человеческая, а женская – тем паче…

Помолчали. За окнами стемнело, кое-где на берегу мелькали огоньки. На корме заиграла музыка, собрались пассажиры, начались танцы. Время как будто остановилось.

- Вот и двадцать пять лет назад все так же было… - задумался Юрий Александрович.

- Только мы молодые были… - продолжил его фразу Колдаев. – Ну что, мил человек, давайте тогда уж и я исповедуюсь, коль скоро такой разговор у нас. – Владимир Киреевич замолчал, собираясь с мыслями. – У меня другая история. В выпускном классе еще влюбился в девушку одну… А она работала в то время уже, ну, постарше немного, стало быть… Ну и вот, учиться когда поехал, дали слово друг другу ждать, но и при случае не считать себя обязанным, только не обманывать. А учиться-то мне ведь пять лет предстояло. «Жди, не жди, а чего дождешься?» - рассуждала наверное. Вот «при случае» и увлеклась одним сельским, он как раз из армии только пришел, рослый такой, красивый должно быть, раз понравился. Ну, и пишет она мне письмо, как договорились, что вот, мол, встретила, полюбила, а между нами все, мол, кончено. Я как прочитал его, проплакал весь вечер, потом собрал все ее письма, сжег. А ей написал, что она вольна собой распоряжаться, как ей заблагорассудится, счастья пожелал. Месяца два ходил как в воду опущенный, все из рук валилось, даже не думал, что так прикипеть к ней успел. Поехал домой на зимние каникулы пытался вернуть ее, плакал, прямо сейчас совестно вспомнить… Куда там – «мосты сожжены», говорит…

Ну, я погоревал, а что делать, насильно, как говорится, мил не будешь. Успокоился помаленьку, на других девушек посматривать стал, чтоб свою боль заглушить. Познакомился с одной (так, ничего серьезного): походили с месяц в кино и разошлись, как корабли в море… Я ее все сравнивал с любимой своей: не то… Одним словом, стал я опять в «завидных женихах» числиться. Снова уехал в город – учеба, экзамены – привык к мысли, что один. На летних каникулах встретились в клубе, кивнули друг другу – и все… А вечером поздно она ко мне постучалась, я как раз в сенях книжку читал перед сном, «Война и мир», как сейчас помню. «Поговорить с тобой хочу», - говорит. Ну поговорили… Не пошло у них дело с тем избранником. Я удивился очень, не то чтоб обрадовался. Поговорили, погуляли вдоль оврага за огородами, где и раньше… С того и началось… Всколыхнулось все, как в омут с головой в любовь кинулся, каждую неделю приезжал, прямо с парохода не к родителям, а к девушке любимой. Душой прирос к ней – не оторвать…

- А она?

- А что она? Тоже любила, должно быть… Но… Понимаете… Вот поженились мы, на Север уехали, дочек там родили, потом на родину вернулись… Все вроде хорошо. Живем, как говорится, душа в душу, но то ли с возрастом, то ли обижен я был ею крепко, стал я задумываться: «А ведь она обвела меня вокруг пальца. Был я рядом – меня любила, а уехал – другой подвернулся». Словом, будто вышла она за меня только потому, что пришла пора замуж выходить, и тут уж не столь важно: я ли, другой ли… Я-то ведь, когда свободу действий ей давал, по наивности своей думал, что я единственный и незаменимый, ан нет, вполне даже заменимый.

И как раздумался я об этом, так и пошла вся наша жизнь наперекосяк… Раз несколько сцены ревности устраивал, стыдно сказать, умный мужик, к прошлому ее ревновал, что вот -  де была она в его руках, прямо изводил себя и ее этой ревностью. Потом запил, не спился, слава богу, но к тому шло. Дочка младшая вытащила… Выпил однажды крепко, опять скандал устроил, собрался еще сообразить где-нибудь. Начал собираться, обулся, вошел в комнату за курткой, а там она … стоит пред иконами, кулачок у рта зажала и плачет…

 Владимир Киреевич быстрым движением смахнул набежавшие слезы, продолжал:

- Мне эти иконы от крестной достались… Николая Чудотворца и Божьей Матери. Вот увидел я это, так сердце сжалось, не передать. Обнял я дочку, заплакал, помню, тоже и с тех пор постановил для самого себя: «Баста. Жена женой, а дети не виноваты в наших ошибках». А пить бросил: как в тот вечер не пошел добавлять, так и сейчас почти не выпиваю, только уж по большому случаю.

- Ну а с женой как?

- Ничего. Уладилось постепенно. Нет уж конечно той страсти пылкой, как в юности, но так наверное у всех… Живем для детей – их жизнью и интересами. Сейчас вот одна уж дочка замуж вышла, другая в институте учится. Все как положено.

Ресторан постепенно пустел, собеседники притомились тоже, взяли еще по бутылке Жигулевского, вышли на палубу, выпили на прощание и разошлись по каютам. Каждый думал о своем.

3.10.1999г.

 

Наследство

 

Южный морской город манит к себе. Вот уже который год Чайкин Сергей Викторович с женой и двумя дочками по летам приезжал сюда на две-три недели, набирался сил и вновь возвращался в свои лесные северные края. За это время жена успевала отдохнуть от кухни, девочки покрывались южным загаром, сам Сергей Викторович, глядя на них, тоже отдыхал душой.

Жена Светлана учительствовала в школе, сам Чайкин работал механиком в леспромхозе, зарабатывал не много, но на жизнь хватало, и даже на поездку к морю умудрялись выкроить. Так уж повелось в этой семье: хоть и прокатают денежки, да зато всю длинную морозную зиму, по вечерам особенно, на кухне вспоминают со всеми подробностями отдых у моря. И до того дороги Сергею Викторовичу эти семейные вечера с воспоминаниями, что ради них он готов трудиться до семи потов.

Вот и сейчас пассажирский поезд стремительно мчался сквозь темноту к морю.

В город прибыли рано утром, еще чуть светало. Вышли на перрон, сразу вокруг столпилось много встречающих и горожан с предложениями снять у них квартиры и комнаты.

- Комната с видом на море, недорого.

- Сдаю квартиру со всеми удобствами.

- Молодые люди, не желаете? У меня как раз для вас замечательная комнатка с телевизором и холодильником…

- Нет, не надо, мы домой приехали, - отбивался Чайкин, пробираясь с чемоданом сквозь толпу.

Вышли в город через тоннель.

- Надо было телеграмму послать Васильевым… А то приедем, как снег на голову, - зябко поеживаясь рассуждала жена, куталась в штормовку.

Сонные дочки Люда и Марина понуро брели за родителями.

- Я хозяйке письмо послал, она знает. Да и не в первый раз…

Квартира от вокзала была через один квартал. Когда-то, лет восемь назад, в свою первую южную поездку, Чайкины приняли предложение одной из многочисленных хозяек на вокзале снять у нее комнату, с тех пор ни у кого, кроме Васильевой Екатерины Анатольевны, пожилой, мягкой и обходительной женщины, они не останавливались.

До места добрались быстро. К их удивлению дверь им открыл средних лет худощавый мужчина:

- Вам кого?

- Да нам…Екатерину Анатольевну…- несколько растерянно ответил Сергей Викторович.

- Она спит еще. А вы по какому вопросу?

- Да мы по поводу жилья…

- У нас уже есть квартирант. Комната занята.

Вот так новости! «Это видно сын ее приехал, - сообразил Сергей Викторович, натянуто улыбаясь и стараясь хоть как-то расположить к себе незнакомца. Тот смотрел равнодушным, холодным, щемящим взглядом. «Как под рентгеном, - подумалось Чайкину, и он поежился. Жена и девочки с котомками за плечами в растерянности стояли позади него.

- Кто там, Витя? – из темноты квартиры раздался знакомый голос хозяйки.

- Это я, Екатерина Анатольевна, Сергей… Я вам письмо писал…

- Подожди, подожди…- в дверном проеме появилась хозяйка, за этот год она крепко постарела, сгорбилась. – А это никак Сереженька… А вы заходите, заходите…

Хмурый «Витя» как-то нехотя пропустил их в прихожую, сам ушел на кухню, загремел чайником.

- А вы разве не получили письмо? – вступила в разговор жена Сергея Викторовича Светлана.

- Да я в отъезде была… Может и было письмо, да затерялось, - как показалось Чайкину, хозяйка при этой фразе с опаской посмотрела в сторону кухни, откуда потянуло табачным дымом. – У нас сейчас есть жилец, но он сегодня уедет. Часов в десять, говорил, у него поезд. Вы вещи в мою комнату пока занесите, да переждите малость или погуляйте пока.

- Мать, иди-ка сюда, - недовольным голосом из кухни позвал сын.

Екатерина Анатольевна ушла, прикрыла за собой дверь:

- Ну чего ты ерепенишься… Люди они хорошие, пусть поживут, места не жалко…

- У тебя все хорошие… Только не знаю, кто телевизор утащил да шкафы обчистил. Как была ты «деревня», так и осталась, - сквозь прикрытую дверь слышал Сергей Викторович.

«Вот ничего себе, попали в переделку… Сын теперь командует…»

- Вы чего же в комнату не проходите?

- Да нет, мы пойдем, пожалуй, - заговорил Чайкин, - а впрочем, дайте-ка я… - Сергей Викторович пошел на кухню.

Виктор сидел на табурете у окна, курил:

- В общем так, по четвертной с человека и живите хоть до весны.

- Ну, это несерьезно… Виктор вас, кажется, зовут?

- Предположим…

- Меня Сергей Викторович, можно просто Сергей. Мы уже здесь не первый год останавливаемся, цены знаем. В прошлый год нас Екатерина Анатольевна по десять рублей пускала.

- Допускалась. Обчистили ее зимой проходимцы какие-то, - Виктор зло сверкнул глазами, и Сергей Викторович опять поразился тяжести этого взгляда, будто сидящий перед ним человек нес в душе непосильную тайну, которую и скинуть нельзя и забыть – не забывается.

В конце концов, порядились по пятьдесят рублей за сутки и на том разошлись. Разошлись в прямом смысле, ведь до отъезда жильца нужно было коротать где-то время. Вышли на улицу, пошли в сторону моря.

- Давайте, пап, другую комнату найдем, не хочу я там жить, - закапризничала младшая Марина.

- Может и правда, Сережа, - поддержала ее мать, - вон их сколько предлагают. Пойдемте на вокзал. Глупые мы какие-то, приехали из деревни, оставили вещи у чужого дяди и ушли.

Сергей Викторович и сам уж сомневался, но как-то не хотелось обживать новое место, приспосабливаться к хозяевам.

- Ладно, посмотрим, не понравится, так переедем куда-нибудь.

Жизнь, однако, помаленьку наладилась. Каждое утро Чайкин вручал новому хозяину пятьдесят рублей, и тот прямым ходом шел в магазин, закупал продукты и потом сам кашеварил. Как выяснилось, он нигде не работал, полгода как разошелся с женой и приехал к матери. Жили на ее пенсию да сдавали жильцам комнату. К радости и некоторому удивлению Сергея Викторовича, хозяйский сын не пил. «Наверное заколдованный,» - подумал Чайкин про себя. (Так про закодированных от пьянства говорил директор леспромхоза Семен Лукич Мухин, который после свадьбы сына говорил, что свадьбы-де сейчас играть легко, не то что раньше, водки мало уходит, потому как половина мужиков заколдована. «Вот, - говорит, - мы со сватом и упирались, почитай, вдвоем».)

Жизнь курортная протекала приятно однообразно в некой телесной и духовной неге. Погода выдалась на славу! После коротких теплых дождей лучезарно сияло солнце, отражаясь в ласковом море и покрывая его множеством икрящихся огней. Было тепло, влажно, и пахло цветущими магнолиями.

Каждый день Чайкины после немудрящего завтрака уходили к морю, обедали в городе и возвращались на квартиру поздно вечером. Уставшие жена и дочки ложились спать, Сергей Викторович по старой привычке пил перед сном чай. В один из таких вечеров к нему на кухню вышел Виктор:

- Вы сахар-то берите, не стесняйтесь, - неожиданно предложил он.

- Да я вот с карамелью…

- Давайте-ка и я с вами за компанию… - Виктор улыбнулся, но как-то натянуто, тревожно. Молча налил чай в стакан, сел напротив.

Сергей Викторович не мог придумать, с чего начать разговор, он слишком устал за день, чтобы сейчас пробуждать в себе дипломатическое искусство, поэтому повисла неловкая пауза. На кухню вышла Екатерина Анатольевна, с некоторым удивлением и тревогой посмотрела на сына:

- Суп если не будешь, убери в холодильник, а то закиснет. 

- Ладно.

Хозяйка вышла. Сергей Викторович допил чай, тоже собрался было уходить.

- Вы на севере живете? – остановил его Виктор.

- На севере.

- А черника растет в ваших краях?

Чайкин не ожидал такого вопроса, растерялся даже:

- Да полно.

Виктор замялся, потом выдохнул:

- Да внук у меня болеет диабетом. Люди советуют чернику пить, помогает будто. Я вам денег дам, пришлите…

- Да не надо денег, пришлю…

- Только траву надо, не ягоды, может, поможет… - Виктор замолчал, но Чайкин не спешил уходить, ему было ясно, что сказано не все. - Я вам вот еще чего сказать хотел… Вы приезжайте к нам, когда захотите, а на меня дурака не обращайте внимания…

Сергей Викторович налил себе еще чаю, положил ложку сахара, снова сел за стол.

- Вот ведь ладно я, - продолжал Виктор, - ломанный-переломанный. А мальца за что Господь наказывает?

Чайкин молчал. Неприветливый хозяин, который так холодно встретил его семью несколько дней назад, открывался перед ним с другой стороны. Он искал слушателя, и Чайкин был готов выслушать его.

- А вы, Сергей, слышали что-нибудь о законе пирамиды?

- Не припомню, если честно…

- Да вот ученые доказали, что если кто в семье наложит на себя руки, то пойдет в его потомстве чехарда: и внуки, и правнуки сами себя решать начнут, как вроде пример им в этом показал предок. Я закурю?

Чайкин кивнул головой. Виктор встал, трясущимися руками достал сигарету. Сергей Викторович заметил, как сквозь дверную щель из соседней комнаты на сына с тревогой смотрит Екатерина Анатольевна. Потом дверь закрылась.

- Мой отец милиционером был, мы тогда под Костромой жили. Как выпьет бывало, все грозился пулю себе в лоб пустить… И пустил-таки… Нашли в дровянике с дыркой в голове. Дед по отцу звонарем при церкви служил – с колокольни бросился. Как вам? Теперь вот внук болеет… Это ведь не лечится? Вот, говорят, и писатель один еще также свою семью наказал…

Сергей Викторович сидел и не знал, что ответить.

- Вот и название ученые этому дали. А толку-то? Они б лучше сказали, как с этой тяжестью жить. Мне вот полтинник только, а я каждый день Бога прошу, чтоб дал он мне самому умереть. Хоть сейчас, сию минуту, только самому… Чтоб остановилось на мне это, чтоб после меня в роду этого не было.

Виктор наклонился над столом, обхватил голову руками, потом как бы очнулся.

- Ладно, разговорились мы с вами, пора и на покой… А вы приезжайте, по душе вы пришлись… матери…

Всю обратную дорогу в поезде Сергей Викторович думал о жизненной трагедии этого человека. Чернику выслал вскоре по приезду домой, жена положила в посылку еще и сушеных грибов.

Ответ от Екатерины Анатольевны пришел только спустя несколько месяцев. Она благодарила за посылку и сообщала, что сын ее Виктор в августе погиб в автокатастрофе. Комнаты опустели и ждут новых жильцов...

16.10.1999г

Продолжение