Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

БИОГРАФИЯ  АВТОРА

Будылин Николай Валентинович родился в 1955 году в селе Но­водевичье Шигонского района Куй­бышевской (ныне Самарской) об­ласти. По окончании Куйбышев­ского мединститута работал в Ки­ровской области хирургом и глав­ным врачом в одной из участковых больниц.

В настоящее. время живет и ра­ботает в городе Октябрьске Самар­ской области. Литературной дея­тельностью занимается с 1988 года.

В 1993 году вышла первая книга автора (повести, рассказы, стихи), которая получила широкий отклик среди читателей. Настоящее изда­ние - вторая книга II.В. Будылина.

Приведем лишь часть отзывов о первой книге Николая Валентиновича Будылина "Записки сельского врача":

"Спасибо за радость, которую доставила Ваша книга, про­читанная с интересом", - Г.К. Кощеев, журналист.

"Прочла книгу с удовольствием. Во всех ее рассказах прослеживается один герой - ее автор с его высокой нравст­венностью, чистотой, добротой, большой любовью к людям, трудолюбивый и знающий свое дело доктор. Всем бы быть такими!" - Л.С. Тургенева.

"Проглотила" Вашу книгу сразу, восхищает ее искренность", - И.А. Сосулина (из Московской области).

"Ваши "Записки" для тех, кто добр, честен, отзывчив, милосерден", - И.И. Орлова.

А вот мнение редактора новой книги Н.В. Будылина "Озарение" С.С. Джанзаковой:

                                            

"Честно говоря, не ожидала, что книга непрофессионального писателя окажется такой легко читаемой, интересной, прони­занной чистотой и нежностью, как будто ты наткнулся в лесу на полянку ландышей. Герои книги такие разные - простодушные и с хитринкой, смешные и трогательные, добрые и пустые. Небольшие по формату рассказы заставляют вас смеяться и плакать, и задуматься, а на душе становится легко и отступают сегодняшние заботы и тревоги. Хотелось бы, чтобы книгу Н.В. Будылина прочитали в каждой семье, чтобы прочитали ее в первую очередь подростки и молодые люди, верю, она найдет отклик в их незачерствевшей еще душе".

 

 

 

 

 

  

"Учитель! Перед именем твоим Позволь смиренно преклонить колени!"

Н.А. Некрасов.

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СВЕТ В НОЧИ

1

Гришка Уткин проснулся рано, лежал в полумраке с закрытыми глазами, с наслаждением вдыхая нутряной дух поднявшегося теста, репчатого лука и постного масла. Мать на кухне стряпала по случаю воскресенья. Гришка потянулся до хруста в суставах, снова закутался в лос­кутное одеяло. За окном, на ветках сирени чирикали и дрались воробьи, слышно было через раскрытое окно. "Вот неугомонные, не спится им, расчирикались. А и то, как дед Захар говорит, - не потопаешь, не полопаешь. Хорошо как сейчас лето, а зимой..."

Как-то неожиданно, мелодично зазвонили церковные колокола, приглашая к заутрене. Вначале маленькие, по­том постепенно нарастая, гулко заухал самый большой, пятидесятипудовый. Гришка встал, надел портки с косо­вороткой навыпуск, вышел на кухню. Мать в квашне месила тесто, на её склонившемся морщинистом лице отражались отблески огня от печки. Гришка шмыгнул в межуимок, бы­стро умылся.

-  Чего не спится-то? Встал ни свет, ни заря.

-     Да мы сегодня на речку с Сережкой сговорились. Поесть бы чего, мама...

- Чего я тебе, не готово еще ничего... На вот тут картошка от пирожков осталась да молока из миски кислого налей.

Гришка торопливо поел, обтер губы.

-    Мне б, мама, теста кусочек, мы сегодня с Сережкой мордами ловить будем у ключа.

-     Рыбаки горевы, ноги-то, смотри, в цыпках все, аж потрескались.

Мать скатала небольшой кусочек теста, с куриное яйцо, протянула Гришке.

-   Ну, я побежал.

-      Недолго, смотри, к вечеру отец за сеном сбирался ехать.

Отец был у Гришки не родной, но жалел и Гришку и его младшую сестренку Анютку.

К дому Анисимовых Гришка пробрался напрямки, через заборы. Подошел к калитке, тихо свистнул. Тишина... Сви­стнул погромче. Раскрылось окно, высунулась голова Се­режки с взлохмаченными после сна волосами.

-   Это ты, Гришка?

-    Я, а то кто же. А ты все спишь, соня, на рыбалку же сбирались.

-   Я счас...

Сережка скрылся в проеме окна, минут через пять вы­шел из калитки, привычно ориентируясь у себя во дворе и на улице, - Сережка с малолетства ослеп и ходил по селу на ошупь. Гришка взял Сергея за руку, в другой держал узелок с прикормом.

-   Ну побежали, а то место кто-нибудь займет.

Вскоре среди кустов боярышника, вдоль плетня, замель­кали две головы: вихрастая Гришкина и слегка взлохма­ченная, с выгоревшими волосами Сергея.

До речки Муратки с полверсты, добежали одним духом. Еще с вечера в кустах они припрятали сплетенную из иво­вых прутьев морду, другую доделать не успели. Гришка закладывал в корзину приманку, обмазал тестом горлови­ну.

-     Давай вон там, у коряги, поставим. Ты, Серега, кол неси.

-   А вода-то вчера теплее была.

-   Ясное дело, за ночь остыла. Ну, мы недолго, поставим, и все. Надо будет еще другую доделать.

-      Вчера Ванька Дегтев говорил, где-то в верхах, за лугом, ставил, с полведра окуней попалось да бель.

-  Его только слушай Ваньку-то, он и сбрехнет, недорого возьмет.

-   Не, правда...

-         Кол легко ушел в илистое дно, привязали к нему морду, потом часа два доделывали другую. Сережка на ощупь ре­зал ивовые прутья с мизинец толщиной, подавал их Гришке. Ближе к полудню стало жарко. Ребята разделись до трусов. Чуть ниже по течению поставили вторую морду, налади­лись купаться. Вода чуть согрелась. Сергей плыл сажен­ками на другой берег, ориентируясь по солнцу. Уже давно он привык ориентироваться и по солнцу и по звукам. Солнце он ощущал всем телом, особенно лицом, а если широко раздвигал веки, то сквозь пелену видел его слабый силуэт. Особенно он любил восход солнца, ему даже казалось, что он его видит, так явственно ощущалось его появление над горизонтом и медленное, величавое движение.

-    Сережка, плыви назад, проверять пора, - это кричал Гришка с берега.

-   Сейчас, не проверяй без меня.

Сергей напоследок нырнул и вышел на берег.

Проверили обе снасти, рыбы попалось десятка два раз­мером с ладошку, больше окуни с ярко-красными плавни­ками. Сделали куканы из проволоки, собрались домой.

-   Вечером надо еще бы проверить.

-   Да мне за сеном сегодня, давай завтра.

-   Как бы течением не утащило.

-    Да ну, колья-то крепко воткнул, выдержат. Если за сеном не поедем, то проверим.

В полдень село вымирало, ни живой души на улице, только у церкви мирно пасутся гуси, при появлении людей злобно шипят и вытягивают шеи. Взрослые, большей ча­стью, работают в поле, старики спрятались от жары в тень. Пора горячая, летний день год кормит.

2

Братья-близнецы Сергей и Сашка Анисимовы появи­лись на свет в полдень первого сентября, когда старшие брат с сестрой, двенадцатилетняя Маша и девятилетний Иван ушли в школу, а четырехлетнего Мишу отнесли к бабушке. Вернулись, а в избе зев. Это в привязанной к по­толочной матке люльке то поочередно, то вместе надрыва­ются криком два их новорожденных брата, завернутые в чистые лоскуты. Мария тут же захотела взять их на руки.

-   Какие маленькие, а носики-то как пуговки.

Мать лежала за печкой на лежанке, побледневшая, уже без привычного живота и какая-то одухотворенная.

-     Ты мне их дай-ка, Маша, по одному только, я их к груди приложу, не урони смотри.

-   Да ты что, мама.

Ваня смотрел от порога настороженно и даже с испугом. Не так давно он сам только вылез из этой люльки. Братья ему не понравились. "Красные какие-то и орут все время", - рассказывал он потом своим друзьям.

 Пришел отец. Он отвозил на лошади до соседней дерев­ни повивальную бабку Карповну, помогал ей донести кор­зину со снедью - подарок родителей за сыновей. Умылся у рукомойника, подошел к жене.

-     Как ты, Матрена, может, подать чего нужно? Ты с постели не моги вставать, окрепни маленько, полежи день­ка три.

-   Полежи, а картошку дождем замочит. Нет, отец, ле­жать сейчас некогда, вот уберем картошку, вспашем пары, тогда и лежать можно, вся зима наша.

Росли близнецы спокойными, по ночам разок заголосит который, мать проверит, а уж мокрый, "молодец, чего ска­жешь". Еще года не было им, когда по селу среди ребят пошла корь. Перебрала она почти всех малых ребятишек, а вот Саша Анисимов помер. Долго родители горевали, но за работой да нуждой как-то забылись, притерпелись. Вскоре у них родились погодки: толстуха Нюра и кудря­венькая, черноволосая Надя. Попеременно лежали все в той же качели, пуская пузыри.

Годам к полутора-двум стали замечать, что Сергей как- то неосознанно хватает ручками, уставившись глазами в одну точку. Первой заметила бабка Александра, мать Мат­рены. Смотрела, смотрела она как-то на Сергея, которого пестовала на руках, потом положила в люльку, протяги­вала морковку.

-   Матрена, подь-ка ко мне.

Матрена пряла у окна шерсть, подоткнула за лямку веретено, подошла.

-    Я тебе чего сказать хочу. Ты за Сергеем ничего не

замечала?

-   Не, а что?

-  Да я вот приглядываюсь, приглядываюсь, уж не ослеп ли он у нас после болести-то?

Мать заплакала, прикрыла лицо платком.

-   Ну ты чего, Матрена?

-     Да так... Я уж и сама примечаю неладное, только думала, обмишулилась. Ты, маманя, Алексею-то не говори покуда.

Так и рос Сергей Анисимов слепым. Сам он этого не сознавал, рос и рос, радовался жизни, радовался каждому наступившему дню. Только от других слышал, что жизнь можно ощущать и по-другому, а вот как?

Первое ощущение, которое Сергей запомнил на всю жизнь, - это ощущение боли и материнской ласки. Как-то играя возле матери, ползая и ощупывая предметы вокруг,             

он рукой наткнулся на острие ножниц, потекла тонкой струйкой кровь. Сергей закричал. Мать взяла его на руки, прижала к мягкой груди и, причитая, гладила по голове грубоватой от повседневной крестьянской работы, но очень теплой и ласковой рукой.

И до того было сладко и тепло под материнской рукой, что Сергей заревел еще громче, но теперь уже от восторга бытия. Потом, в другое время, он на ощупь определил, что у матери очень гладкое и нежное лицо, гладкие и густые волосы, мягкие мочки ушей и вся мать пахнет неповтори­мым запахом. Его он научился определять из тысяч других. Голос слегка охрипший, тихий, манящий.

Жизнь наполнялась звуками, шорохами, голосами, за­пахами, дуновением ветра, пением птиц. Жизнь влекла за собой, и Сергей смело шагал ей навстречу.

3

Вечерком, когда все семейство Анисимовых село ужи­нать, к ним заглянул дядя Федя, старший брат отца. Вот уже около десяти лет он служил при церкви сторожем и звонарем.

-   Здрасьте вам. Мир вашему сидению.

Дядя Федя трижды степенно перекрестился на образа, слегка кланяясь.

-   Садитесь-ка с нами, Федор Андреевич, места для всех хватит, - мать встала из-за стола, принесла из передней венский стул.

-  Садись, садись, Федор. Ну-ка, ребятишки, потеснитесь. Ну, какие новости?

-    В нашей волости какие новости, отслужили обедню, разошлись чинно. Отец Никодим прихворнул чтой-то, да и то сказать, чать уж не молодой.

Мать долила в блюдо ухи, отец нарезал от каравая хле­ба.

-     Ты чего-то седня, Серега, звонить не захаживал. Я жду - пожду, нет, ну, думаю, не иначе проспал.

-   Да мы с Гришкой Уткиным на рыбалку с утра бегали, к обеду уж вернулись. Здорово вы, дядя Федя, с перезвоном наяривали...

-   Ну, какие твои годы, научишься и ты так. Это вы как же, на подпуска или удочками промышляли?

-   Не...е, Гришка морды наделал.

-    Ну это, брат, проще простого. Ладно, приходи в сле­дующий раз звонить.

-    Вы, Федор Андреевич, ешьте, а то за разговорами и уха остынет. Это Серьга сегодня нас ушицей накормил.

Федор Андреевич долго макал в ухе стручок красного перца, стал степенно есть, слегка прикрякивая и пригла­живая усы.

-   Сена-то много осталось невывезенного, а, Алексей?

-   Да копны три есть, согребено еще не все...

-   Ты все там, в луговине?

-   Ну, а где же, завтра вот с Ванькой да Мишкой сби­раемся с утра убирать, может, и привезем, бог даст.

-    Да это б не худо, на месте оно и сердцу спокойнее. Может, подсобить?

-  Да у тебя тоже ведь дела, чай, у меня вон помощники.

Иван с Михаилом зарделись от отцовской похвалы, вы­шли из-за стола.

-   Мы на сеновал пойдем ночевать.

-   Меня возьмите, - Сергей быстро встал, - я с вами.

Да спал бы в избе, ай в сенях, - нехотя возразил Иван, у вам жалко что ли, возьмите и его с собой. Нате-ка вам вот шубейку еще.

Мать достала с печи поношенную, драную овчинную шу­бу, протянула ребятам.

-   Долго не балабонить, подниму рано, - напутствовал их отец, - ну-ка, Маруся, помоги матери убрать со стола да сбегай-ка, доченька, принеси нам с дядей кваску из погреба.

Мария уже невестилась. Рослая, крепкая на ногу, по- девичьи сгладились плечи. Принесла в кринке квасу, засо­биралась, заплетая косу у зеркала.

-   Я, мама, на вечорку...

Мать копошилась у печки, вроде не слышала.

-   А, мама, на вечорку я схожу?

-   Иди, у отца просись.

Мужики попили вволю кваску, вышли на крыльцо, за­курили.

Марья стрелой пролетела мимо, только и видели её.

-    Ну и стрекоза, девка-то, - Федор Андреевич усмех­нулся в усы. - Люди спать, а они на вечорку.

-   А то... Чай, вспомни, и мы, бывало, бегали, вожжами не удержишь.

-   Да... летит времечко. Как Серега-то, не обижают его ребятишки?

-   Да вроде не замечал, а что?

-   Приучу-ка я его, Лексей, к своему делу, будет в ко­локола звонить, - тоже кусок хлеба.

-   Время покажет.

-   А ты его пускай в церкву-то...

-   Да я ничего, пускай ходит.

-    Ну и ладно. Прощевай, Лексей, пойду я, а то помогу завтра?

-   Нет, не надо пока, спасибо.

Федор Андреевич зашагал вдоль плетня в дальний ко­нец улицы. Солнце давно уже село. Гулко шумела над го­ловой мошкара. День назавтра обещал быть жарким, без дождя.

4

На сеновале было душно. Голову слегка кружило от устоявшегося запаха пересохшего сена, щекотало в носу. Сергей, как самый маленький, лег в середку, Ваня и Миша по краям. Накрылись шубняком и тонким байковым одея­лом. Где-то в углу зашуршали мыши.

-   Расскажи, Вань, про ведьму, как ты тот раз на речКе рассказывал, - Сергей был в восторге от ожидания, приго­товился слушать долго.

-   Это про оборотней, что ли?

-   Ну да, как в свинью обращались.

-  Вы сегодня не уснете, наверное, охота вам такие стра­хи во тьме слушать. - Михаил уже дремал в полглаза, потом он просто побаивался, но и жутко хотелось в то же время испытать это чувство страха. В отличие от Ивана Михаил был худеньким, но выносливым и сильным.

Иван прокашлялся и начал:

-   Жили в той деревне, это от нашей Юмратки верст за пятьдесят, а может, и больше, далеко, далеко, за Шанталой еще... Так вот, жили там мужик с бабой, Левонтий с Лево- нтьихой. Детей у них не было, жили одни и оба были обо­ротни. Он как стемнеет, обернется козлом и бродит по де­ревне. Где пьяный мужик или так шатается кто праздно, он и давай и давай его шибать. До того, братцы мои, за­шибает, что или до смерти забьет или наутро чуть живого под плетнем найдут. Дня три потом водой отливают и раз­ные примочки ставят.

Но это еще бы ладно, но привадился он у людей кровь пить. Как увидит - упал человек, он хвать его зубами за руку или ногу и давай кровь пить. Жуть... Вот как-то на­рвался он на кузнеца Силантия, тот как раз от кумы шел, ну и навеселе изрядно, известно. Козел-оборотень и давай его шибать, давай шибать. А кузнец-от не лыком шит, хвать из плетня кол и за козлом. Тот видит, дело плохо, бечь без оглядки. Только былo стал кузнец Силантий его настигать, тот шмыг за угол, а оттуда выходит уже Левонтий, - это он снова обернулся. Ты, говорит, чего это, Силантий, с ко­лом-то бегаешь? Ну Силантий и оробел, так-то, братцы.

-   Не сдюжил он, значит, с Силантия-то, убежал, - за­шептал Сергей.

-   Они, чуешь ли, оборотни-то тоже выбирают, кто по­слабее. Кто струсил, тот и его, а кто виду не кажет, того они не трогают. От них только так и спасаться надо - не оробеть и спиной к ним не поворачиваться. Силантий тот дня три потом отходил, молчал все, вроде как онемел, а вроде сразу-то не поддался. Да... Вот такой он Левонтий был. А жена его, Левонтьиха, все больше свиньей вороти­лась. Обернется и давай по огородам лазить, все грядки потопчет, у кого картошку разроет. Утром хозяйка выйдет на огород, глядь, а весь загон свиньей вытоптан. Это уж потом смекнули, что тут не чисто. Пробовали караулить, да где там, - или заснут или проглядят все, глаза она, вишь, отводить умела. Но это бы ладно... Да вот не дай бог ей в сумерках ребетенок на улице попадется, она тут же и съест живьем.

-    Да как догонит-то, Ваня, чать, убежать можно? - опять зашептал Сергей.

-    И...и, убежишь, она так глянет, что как вкопанный встанешь. И хочешь убежать, а ноги не слушаются. Сколько ребятишек она загубила, несть числа.

Мишка уже, видно, заснул, слегка похрапывал, чмокал губами. Нет-нет, да вздрогнет, убегает, знать, во сне от ко­го-то.

-   Ну, а потом-то что?

-    Ну потом, известно, что. Обозлились мужики, стали их караулить. Ночь караулят, две, - тихо. На третью, под утро уже, вроде как захрюкал кто у околицы. Мужики туда... Глядь, большущая свинья роется у ветлы, нет-нет, да что-то вроде по-человечьи скажет. Мужиков трое со­бралось, молодые, а боятся к ней подходить. Один говорит: "Ты иди...". Другой: "Нет ты..." Пока спорили, свинья от ветлы и пошла как раз на них. Двое вскочили, убежали со страху, а третий, Гераськой звать, колом, колом ту свинью, да и убежал тоже. На другой день прошел по деревне слух, - занемогла Левонтьиха. Бабы, что ходили к ней, говорят: вся в тряпки замотана лежит, стонет, в синяках. Помаялась она, помаялась да и умерла через неделю. Схоронили её, но с тех пор под вечер мимо кладбища хоть не проходи. Уж она и кричит, и стонет, и к себе зовет. Жуть... Лево- нтий-то тот вскоре собрался и уехал куда-то и избу зако­лотил. Так-то...

Сергей, затаив дыхание, слушал, спрятавшись под шуб- няк. Было и жутко и радостно как-то. Хотелось еще и еще слушать братнины рассказы. Знал тот их тьма сколько, но Иван притомился уже, зевал часто.

-   Бань, а чего она в могиле стонала?

-     Как чего, известно... Она, вишь, при жизни не успела передать кому свое колдовство, вот и мучалась в гробу. Говорят, если разрыть их, то они там переворачиваются даже, так-то. Спи а ты, а то вставать рано.

Ночь была тихая, теплая, ни ветерка. Под сеновалом, в конюшне, шумно дышала корова Зорька, слышно было вре­мя от времени, как она срыгивала и монотонно, с хрустом жевала серку. Рядом, за перегородкой, стучал копытами жеребенок Кедр. Село притихло накануне очередного ра­бочего дня.

5

Рано утром, еще только слегка зарозовела узкая полос­ка на востоке, начали одна за другой гаснуть на небе звез­ды. Алексей Андреевич с трудом добудился Мишу с Иваном, сам пошел запрягать лошадь. Малютка, гнедая кобыла Анисимовых, всю ночь простояла у ясель, жевала сочную траву с огорода, прядая ушами. Может, и вздремнет когда малость, но в бок тыкался жеребенок Кедр, искал соски, сладко освобождалось набухшее от молока вымя.

Выехали втроем на рыдване, когда уже заметно рас­свело. Село просыпалось, кое-где в окнах мелькали огоньки. Кедр бежал рядом, взбрыкивая иногда от избытка чувств, забегал далеко вперед. Малютка тревожно и призывно ржала. До дальних лугов ехали довольно долго. У березки распрягли Малютку, привязали на вожжах пастись, сами готовились косить.

-     Ты, Михайла, сено повороши покуда, а мы с Иваном пойдем гнет срубим, чтоб потом не суетиться.

Михаил взял вилы, пошел вразвалочку, стал ворошить валки. Нет-нет, да склонившись, искал в скошенной траве ягоды. Спать уже не хотелось, но была какая-то вялость, хотелось просто посидеть. "Хорошо Сережке, отоспится и гуляй себе, куда хочешь, хоть купаться, хоть играть".

Отец с Ванькой из леса выволокли березовый гнет, уло­жили у рыдвана. До обеда косили траву в трое рук. Трава уродилась добрая, выше колен, любо-дорого, оглянувшись, смотреть на широкие, ровные рядкй. Приятно чувствовать силу в плечах, дышать чистым воздухом, наполненным за­пахом меда, липового цвета и дикой гвоздики. К полудню утомились изрядно, сели в тени под березкой отдохнуть, перекусить. Ели вяленое мясо-солонину с хлебом, картошку в мундирах, запивали хлебным квасом. Ванька с Мишкой побежали в овражек к роднику, обливались там студеной, прозрачной, как слеза, водой, напились вволю, весело кри­чали. Алексей отбивал у пня косы, только крутил головой, усмехался: "Эх молодо-зелено, хоть бы что им, ни усталости, ни заботы, балуйся знай..."

После обеда сгребали высохшее сено, часть грузили на рыдван, остальное уложили в копны. Возвращались под вечер, когда солнце уже село, ярко освещало облака на западе, отчего небо как бы делилось надвое: светлую по­ловину и темную. Ребятишки дремали на возу, ухватившись руками за гнет. Поднимаясь в гору из овражка, уже ближе к селу, Малютка что-то забеспокоилась, стала нервно пря­дать золами, кося мутновато-коричневым глазом в сторону леса, чуть было не свалила воз. Кедр терся рядом.

-      У, нечистая сила, - заругался Алексей Андреевич, натягивая вожжи.

Иван поднял голову.

-  Чего ты, тятя?

-   Да чуть не опрокинулись, как сбесилась. Вы б слезли с воза-то, от греха подальше.

Иван привстал, нехотя обернулся. Метрах в пятидесяти от них вдоль дороги, по канаве бежал волк.

-   Тятя, волк...!

-    Вот тебе раз, а я-то думаю, чего это она мечется. Ах ты, варнак серый, ишь чего удумал, давай-ка, Иван, сла­зить.

На ходу спрыгнули с воза. Иван повел Малютку под уздцы, отец, часто оглядываясь, шел сзади воза с кнутом, время от времени звонко хлестал им.

-  Че это вы, - с воза раздался сонный голос Михаила.

-   Ничего, лежи а ты, - обернулся к нему Иван.

Волк как бы нехотя останавливался, косил на людей и

лошадь с жеребенком глаза, перебегал дорогу. Сопровож­дал он их почти до самой околицы. Потом подался куда-то вдоль леса в сторону речки.

Спать в этот вечер легли все поздно: пока перетаскали сено, пока поужинали, обсуждая во всех подробностях встречу с волком. Сережка слушал, раскрыв рот, забывал даже подносить туда ложку с окрошкой. Он завидовал братьям, когда они наперебой рассказывали, как храбро встретили опасность, как стойко защищали себя, лошадь и жеребенка. Он был и горд за них. Вот они какие! Ну, а храбрее и сильнее тяти во всем свете не сыскать.

6

Сережка в то утро проспал на сеновале долго. Мать уже истопила печку, прикрыла трубу, подметала в перед­ней некрашеные полы полынным веником. Марья гладила у стола белье угольным утюгом, час - минут размахивая им как маятником и тем раскаляя угли.

Сергей осторожно слез по лестнице, сел в одних трусах на крылечко, блаженно подставил лицо утреннему ласко­вому солнышку. Ему казалось, что он видит, как гуртом белых овец плывут по небу облака, задевая друг за друга. Вот стало чуть холоднее - это облако закрыло солнце. Про­шла малая толика времени и снова стало тепло. На крыльцо вышла мать.

-    Проснулся, Сереженька? Ты чего не заходишь? Умы­вайся-ка да пойдем завтракать.

-   Ко мне Гришка не приходил, мама?

-  Да нет, я утрось видала, они все на косьбу подались.

После завтрака мать увязала в узелок с десяток лепе­шек и послала Сергея к бабушке Александре отнести гос­тинец.

-   Сходи, сынок, да зови завтра в баню.

Бабушка Александра или Саня, как звал её Сергей, и дед Евдоким, материны родители, жили на соседней улице Таракановке, в маленькой четырехстенной избенке. Сергей хорошо знал дорогу, бегал уже много раз.

На лавке у дома его встретил дед Евдоким, он только что вышел на улицу погреться, в валенках и застиранной рубахе.

-   А, Серьга, ну заходи, заходи, гостем будешь.

-   Да вот мама тут лепешки послала, - Сергей протянул узелок.

-     Добро, добро... Пойдем бабушку обрадуем, а то она чего-то с утра хворать наладилась.

Бабушка Саня и правда лежала на печи, постанывала.

-   Вот, баушка, тебе дохтура веду, нути-ка встречай.

Бабка Саня закряхтела, выглянула из-за занавески.

-  А Сергей, заходи, внучек милый.

-   Мама вот лепешки прислала.

-   А... Я и печь-то седня не топила, мочи нет что-то. Дома все ладно ли?

-  Да ничего, тятя с Ванькой и Мишкой на косьбу уехали. А я вчера, деда, рыбу ловил с Гришкой, целый тазик окуней Принес, седня тоже пойдем, во...

Дед усмехнулся, пригладил седую взлохмаченную бороду.

-   Экий молодец, кормилец.

Сергей, довольный похвалой, не унимался, ему еще хо­телось чем-либо похвастаться.

-  А дядя Федя обещался меня на колокола играть вы­учить он уж брал меня с собой на колокольню.

-   Вот какое дело. Ну тому и быть, у Анисимовых многие добрыми звонарями были.

-      Дед, а дед, ты б достал там в чуланчике мешок с курягой, угости внука-то.

Куряга у бабки Сани была сладкая, почти как конфет­ка. Сергей набрал полный карман и полез к бабушке на печку. Дед ушел на улицу подправить плетень.

Сергей очень любил сидеть с бабой Саней на печке, осо­бенно зимой, когда за окном вьюга. Любил слушать её сказ­ки, которых она знала множество. Иной раз, правда, сби­валась, ту же сказку рассказывала по-другому. Сергей по­правлял. Вот и сейчас он прижался к высохшей бабкиной груди и просил:

-   Баб, скажи сказку.

-   Какую тебе?

-   Ну хоть какую.

-   Да я уж, поди, все тебе и пересказала.

Бабка обняла Сергея, гладила его по голове, улыбалась.

-   Ты тот раз обещалась еще вспомнить.

-   Ну ладно, слушай, про Жихарку я тебе не сказывала?

-   Это как?

-     Ну, слушай. Жили-были в одном дремучем лесу кот, петух и Жихарка. Жили они дружно: кот дрова рубил, пе­тух зерно носил, Жихарка печку топила. Вот как-то пова­дилась к ним лиса. Как кот с петухом уйдут из дому, она под окно и зовет Жихарку к себе жить: "Уж я тебя и кор­мить-поить буду и спать на перину уложу, только песни мне пой". Жихарка молчит, ей и у кота с петухом хорошо живется. Ходила, ходила лиса, ничего не выходила. Вот и решила она перехитрить Жихарку. Испекла пирожки с ма­ком и снова пришла к Жихарке. Уж она вот её нахваливала, вот уговаривала, а потом говорит: "Ну ладно, не хочешь со мной идти, возьми хоть пирожки, испробуй".

Жихарка взяла пирожки через окошечко, съела два и задремала вскоре. Хитрая лиса её цап-царап и унесла к себе. Проснулась Жихарка, лисица уже печку топит, хочет изжарить её и съесть. Заплакала Жихарка, а потом думает: "Слезами горю не поможешь". Стала она придумывать, как бы ей перехитрить лису. И придумала - растопила лиса печь и велит Жихарке сесть на лопату, чтоб, значит, её в печь посадить, а Жихарка-то и говорит: "Лисонька, лисонька, я еще маленькая и не знаю, как на лопату сесть, передом или задом, показала бы ты мне сна­чала". Лиса села на лопату, что была на шестке, а Жихарка её раз и сунула в печь-то, да еще и заслонкой закрыла. Сама в дверь да бежать быстрехонько к себе домой. А там уж её ждут-пождут давно кот да петух, все глазыньки проглядели, не знают, что и думать.

Сергей грыз курягу, слушал бабушку Саню. К полудню собрался домой. Он надеялся еще до вечера успеть прове­рить с Гришкой морды на речке да и искупаться хотелось, зной стоял несусветный.

7

У дома, на крылечке его уже поджидали друзья Ваня Дегтев и Гришка. Ваня был их чуть постарше, худенький и жалостливый. Однажды взрослые ребята на его глазах били блудливую кошку. Ваня разревелся, стал просить у них отпустить её, потом схватил затравленную и ошалев­шую Мурку и радостный побежал домой. Дома напоил мо­локом и отпустил.

-    Ну, ты где шляешься, договорились вчера на речку, а сам удрал, - еще издалека закричал ему Гришка.

-     Меня мамка к бабуле послала. Я слышал, ты в лес уехал.

-      Да приехал уж давно, вон с Ванькой тебя ждать устали. Ну пойдем, что ли?

-    Я сейчас, только дома скажу. Нате вот пока курягу погрызите.

-     А может, сначала в бабки поиграем? - предложил Ваня.

Гришка поглядел на солнце, прикинул в уме, поморщил лоб.

-   Ты как, Серьга?

-   Можно и в бабки.

Играть ушли за огороды, где давно уже вытоптали пло­щадку под ветлами. И солнце не так палит и ветерком проветривает. Сергей приноровился бросать битки на звук. Ребята стукнут ему куда нужно, он туда и бросает. Да так наловчился, что мало в чем уступал ребятам.

Когда полуденная жара чуть спала, пошли на речку, прихватив с собой по ломтю хлеба. Речка Муратка встре­тила их прохладой и легким шуршанием прибрежного ка­мыша. Сначала вволю накупались, играли на воде в дого­нялки. Здесь Сергею было сложнее приспособиться - поди угадай, то ли это волна бьет, то ли человек плывет. Однако уступать он не любил. Гришка первый выскочил на берег, выжимал трусы у ивового куста.

-    Все, пацаны, хорош для первого раза, пойдемте ры­бачить.

-   Да ладно, Гришка, покупаемся еще, до вечера-то да­леко, - просил Ваня.

-    Ага, там уж, поди, утащило течением морды-то. Ты не делал их, а мы с Серегой два дня мучались.

Рыбы в первой морде не оказалось вовсе, то ли течением её вытолкнуло, то ли задел кто, но вся она почти плавала на поверхности. Кол был на месте. Гришка заругался:

-  Вот раззявы, лазил тут что ли кто? Накостылять бы...

-   Кто, кто, на берегу-то видел, сколько лепешек. Коров тут пригоняли поить, вот они и своротили.

Скотину на селе пасли по очереди. Когда-то был пастух: Володя Шугуров, длинный и нескладный мужик с простин- кой. Как-то по осени утром нашли его за околицей мертвого в луже после дождя. То ли плохо стало да упал, то ли подвыпил лишнего, вроде, за ним этого не замечалось. Го­ревать особо было некому. Жил он бобылем, где-то вроде в Самаре жил брат у него в ломовых извозчиках, но где, неизвестно. Похоронили Володю вскладчину, помянули и все. С тех пор пастуха не было.

-   Надо, ребята, морды на другой стороне ставить, а то тут толку у нас не будет, - предложил Сергей.

-     И то правда, давай-ка, Ванька, дергай кол, сейчас проверим вторую и туда сплаваем.

В другой корзине было десятка два бели, попало еще три ерша. Улов небогатый.

Домой вернулись под вечер, когда хозяйки загнали уже в хлева скотину, поили её перед сном. Коровам для удоя бросали в корыто капустные и свекольные листья. Извест­но, "молоко у коровы на язычке", а без молока, с ребятиш­ками особенно, никуда. Кто послабее или ленивее, держали коз. Тоже свой резон есть. Хорошо, трава добрая уродится, накосишь, а как нет... Полкоровы на зиму не оставишь, а коз из двух-трех можно и одну оставить. А для одиноких без козы и вовсе гиблое дело. Корм-то для одной козы с одного огорода натаскаешь, была б охота.

 В ночь после сенокоса у Мишки Анисимова заложило горло, появился озноб. Его уложили на деревянную кровать у печки, укрыли лоскутным одеялом, отпаивали горячим молоком. Жар не спадал. Под утро, когда отец с Иваном снова уехали на косьбу, мать, намаявшаяся за ночь, при­легла в сенях, бросив на пол полушубок, Мишка стал гром­ко кашлять и тяжело дышать. Сергей был рядом.

-   Ты чего, Миша, может, испить подать?

-      Дышать тяжело, - Миша гладил шею, привстал, - душно у нас как, открыл бы окна, Серьга, тошно мне больно.

Весь он был мокрый, белье и одеяло хоть отжимай.

-   Это вчерась мы с Ванькой из родника воды напились, я еще подумал: "уж больно холодна".

-   А Ванька ничего...

-   Ему что, он как бугай.

Пришла из сеней мать, достала из печки чугунок с ки­пятком, навела горячей воды в тазик с горчицей, стала греть Мише ноги. Миша кряхтел, слегка постанывал. Мать приговаривала:

-     Терпи, милый, терпи, авось полегчает. Вот ведь не­слухи, сколько раз вам говорила, не пейте холодную воду, нет, не слушаетесь.

Миша заплакал, шмыгал носом.

-   Я глотнул-то два раза, жарко уж больно было.

К вечеру, когда приехали отец с Ванькой, Мише стало совсем худо. Он задыхался, не мог уже кашлять и только хрипел, временами впадал в беспамятство. Отец, не рас­прягая Малютки, поехал в соседнее село Шанталу за фельдшером. Лысенький старичок-фельдшер сделал два укола, поставил на грудь банки, велел поить микстурой.

Наступила ночь. В доме никто не спал, на стене горела керосиновая лампа, освещая Мишкино побледневшее лицо, бревенчатую стену, играя зайчиками на потемневшем от времени потолке. Среди ночи разыгралась гроза, разом хлы­нул дождь, барабаня по тесовой крыше, по окнам. Сережка забрался на полати, прилег там среди сложенных на зиму валенок и мешочков с крупой. Сердце его ломило от жа­лости к Мишке, он чувствовал, что надвигается что-то ужасное, что перевернет всю их размеренную семейную жизнь, сдавит и пригнет к земле еще молодых и таких жизнерадостных родителей. Он слышал, как тяжело всю ночь ходил по избе отец, изредка переговариваясь с мате­рью, как монотонно поскрипывали половицы под его тя­жестью. Сергей не мог видеть, но знал, как низко от горя склонилась его голова с густыми, слегка вьющимися воло­сами и давно не бритой щетиной на лице. И от того, что такой сильный и уверенный отец растерялся перед бедой, Сергею стало еще страшнее и тоскливее. Он заплакал ти­хонько, чтоб не слышали родители, утирал затуманенные глаза с узкими прорезями век рукавом рубашки. Дождь и гроза на улице закончились так же быстро, как и начались. Воздух очистился от пыли, разогретая дневным жаром зем­ля охладела.

Умер Мишка рано утром, когда только еще за окном наладились чирикать воробьи, сидя на сиреневом кустике, радуясь новому дню и прошедшему дождю. 

Читать дальше: продолжение Первой Части

"Озарение" Будылин Н.В. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ