Ваш браузер устарел. Рекомендуем обновить его до последней версии.

Николай Валентинович Будылин

Крепдешиновое платье

Рассказы

Редактор: А.Н. Семухина

Художник: Резеда Ахметова

Текст по изданию: 

ЦБС г.о. Октябрьск

445240 Самарская обл.

г. Октябрьск, ул. Ленина, 90.

тел. 8 (846 – 46) 2 -11 – 51

e-mail:katalogi*dtc.octyabrsk.ru 

 

 

Фотограф Медведь

 

Если собрать все фотографии, которые любовно и мастерски сотворил своими руками этот человек, и уложить их аккуратно, получится замечательная картина размером с многоэтажный дом.

Фотограф Медведь жил на крайней улице нашего села, напротив больницы в маленьком деревянном домике в одну комнату (с низкими потолками и цветастыми обоями). Жил вместе с молчаливой и доброй женой. Дети подросли и разъехались по городам, наведывались только по большим праздникам да по великой нужде (когда жизнь так припрет к стенке, что вспоминаются сразу и папка и мамка).

Судьба неласково обошлась с ним: в войну где-то под Вязьмой в одном из госпиталей отняли ему ногу под самый пах. Получал он пенсию по инвалидности, раз в семь лет машины-инвалидки давали. Сначала, значит, на трех колесах (это сразу после войны), потом поразбогатели  – на четырех дали, и пошло-поехало. Глядишь, поднатужься маленько, да проживи годов до ста, и на личном самолете полетать доведется.

Но и наградила его судьба, чего уж бога гневить, - семьей доброй и многодетной, а еще… Еще великой любовью к людям, а ведь это дар Божий. Которого человека вроде и любить не за что, такие ухари бывают - смотреть тошно, а Павел Медведь по-другому рассуждал: «Присмотрись повнимательней – и они люди…Недолюбили их когда-то, недожалели… Вот и злобствуют». Старался Павел обходить таких людей стороной, - не из боязни, конечно, - душа противилась. Столкнешься с этаким, три дня потом маешься, места не находишь. Вот добрый человек  - другое дело.

Ну, просто так говорить, что вот, мол, я вас люблю, это, вроде как-то неловко. Вот и придумал Медведь такую «хитрость»… Чтоб, значит, не навязываться в друзья, в гости там приходить или еще что, надо чтоб они, люди добрые, сами приходили. Вот и открыл он в своем доме фотомастерскую.

Понятное дело, не за так фотографии делал, нужно ведь и фотоаппарат в порядке содержать, и приобретать всяко-разно: проявитель там, закрепитель да мало ли еще что нужно. Кто занимался фотографией, знает, сколь это непростое дело. Уж не знаю, платил ли он какие налоги, как-то не слышно было про это, может, и не платил. А и к чему бы? Инвалид – а на шее у государства не сидит, по инстанциям льготы не выбивает, а сам себя и семью свою кормит.

Люди платили ему исправно, и не мало, он должно, зарабатывал, но не в этом суть. Для Павла Медведя главное был процесс. Особенно любил он, когда фотографировалась молодежь. Придет, эдак, барышня-модница лет семнадцати, с полчаса перед зеркалом вертится, губки подкрашивает, начес на прическе поправляет. (Нашли тоже моду - волосы свои, чтоб, значит, не гладенько, а дыбом торчали. Раньше люди, помнится, постным маслом мазали, чтоб ни одна волосинка не выбилась, - так было модно, теперь вот чтоб копна на голове стояла.)

Пока барышня прихорашивалась, Павел грузно поднимал на костылях свое пополневшее тело, шел снимать с гвоздя фотоаппарат, устраивался в большой передней на табурете напротив стены, задрапированной темной тканью, настраивал инструмент, искоса поглядывая на девицу и усмехаясь чуть заметно. Не торопил никогда, пускай себе наряжается. Потом усаживал барышню на стул возле стенки и делал пробную фотографию в анфас – это уж обязательно. А дальше – предоставлял посетительнице полную свободу. А та уж и боком усядется, и чуть ли не затылком, и пальчиком щеку подопрет, и глаза к потолку закатит, ну как артистка. Медведь знай себе щелкает, иной раз только поправит чуть. Потом уж отберет самые добрые фотографии, а половину забракует.

Парочки иной раз так же вот подолгу фотографировались. Глядя на них, Павел и сам себя молодым чувствовал. Прямо взял бы да и побежал вприпрыжку, как бывало.

Еще очень любил Медведь первое сентября. Глядишь утречком, побежали нарядные ребятишки в школу. Девочки при бантах, в белых фартучках, мальчики в белых рубашках, пионеры при галстуках. Павел в такие минуты вспоминал свое детство: когда-то и его принимали в пионеры, и обязательно нужна была праздничная рубашка, а ее-то и не было как раз. Мать разрезала кофточку свою с белыми полосками, сшила рубашку. Всяко жить довелось…

Вот, значит, как пройдут мимо окон школьники, так часа через два жди их в гости. Приходили и по отдельности, и с родителями, и целым классом. Павел с ними и на улицу выходил, на лавочке фотографировал, и снова в дом звал. Почитай до вечера в такие дни с ними хороводился, про обед даже забывал.

Много переделал на своем веку Павел Медведь фотографий. Много. Помню, и я как-то у него фотографировался по зиме. Пришел за снимками в назначенный срок, а они еще не готовы:

- Приболел я, парень, тут, приболел чтой-то, ты уж извиняй, повремени малость. Ай лучше вот чего… Не в тягость если, сбегай в магазин, купи бутылочку, все нутро горит. Может, выпью, полегчает? Скажи, Медведь послал, я тебе и записку черкну.

Принес я ему «лекарство», фотографии наутро забрал. Водка, однако, не помогла. Вскоре фотограф Медведь умер. Хоронили его на сельском кладбище всем селом. Жалели. Многим людям он добрую память оставил. Вот и я иной раз смотрю на старые фотографии, вижу себя молодым и добром поминаю его, Павла Медведя. Ведь это его стараниями память сохранилась. Да верно и не я один помню об этом.

На все стороны света разошлись его фотографии, разлетелись в самолетах, разъехались в поездах, переплыли в кораблях моря и океаны. Большой был мастер своего дела и большой души человек, а бывает ли одно без другого – не ведомо.

03.11.1997

 

Месть

 

В сельском детдоме в начале учебного года произошло ЧП – сбежала новенькая воспитанница средней группы, худенькая чернобровая Маша Денисова. С месяц назад ее перевели из городского детдома вместе с младшим братом-первоклашкой Димой.

В сопроводительных документах значилось, что отец ребят умер десять лет назад, мать спилась, лишена родительских прав, и место ее проживания неизвестно.

- Да и жива ли она вообще? – рассуждала бойкая и миловидная сержант милиции, почему-то сопровождавшая ребят. – Года уж три как пропала, и квартиру опечатали. Маша в городе все не спросясь к своей квартире убегала, вот подальше к вам и направили.

О беглянке сообщили в РОНО, милицию. Старшие воспитанники и воспитатели облазали все овраги, прочесали рощу за селом – все тщетно.

Прошла неделя. Воспитатель Татьяна Андреевна Ашуватова, в смену которой сбежала Маша, писала очередную объяснительную начальству. А на следующий день, в воскресенье, Денисову нашли на товарной станции. Видимо она собиралась уехать, но что-то не получилось. Грязную и осунувшуюся привезли ее обратно в детдом, отмыли в душевой от угольной  и дорожной пыли, переодели, покормили, и только потом Татьяна Андреевна повела ее в кубовую «на беседу»:

- Ну как тебе не стыдно, Маша… Взрослые люди за тебя переживают, ищут, а ты…

- Вам-то какое дело! – с вызовом ответила девочка, прижимая к груди потрепанную книжку.

- Где ты была? Куда убежать хотела? В город что ли?

- Не скажу, - Маша насупилась, едва сдерживала слезы, отвернулась.

Татьяна Андреевна попробовала переменить тему:

- А что у тебя за книга?

- Это моя книга.

- Дай посмотреть?

- Это моя…

- Ну и пусть твоя. Я посмотрю и верну…

Маша отвернулась, достала что-то, спрятанное между страниц, сунула в карман халата, потом только протянула книгу воспитателю. «Деньги, должно, - мелькнуло в голове Татьяны Андреевны, - откуда?» (Иметь личные деньги воспитанникам запрещалось.)

- Так… «Робинзон Кукуруза». Это что за белиберда? В твоем возрасте нужно читать более серьезные книги. На, возьми и иди в комнату.

Маша ушла. Весь вечер Татьяна Андреевна провела в тревоге: «Откуда у нее деньги? Много ли? Доложить директору или подождать? Опять меня обвинят…» Уже перед отбоем Ашуватова не выдержала и пошла в комнату к Маше.

Пять девочек-соседок готовились ко сну, разбирали койки, пойманная беглянка расплетала худенькую косичку. Татьяна Андреевна подошла к ней, присела на стул у кровати и как можно спокойнее и доверительнее предложила:

- Знаешь что, Маша, ты мне деньги все-таки отдай, я их директору передам на хранение…

- Какие деньги? – искренне удивилась девочка.

- Те, что у тебя в книжке были…

- Это не деньги…

- Ну я же видела… Отдай сама, иначе я буду вынуждена доложить директору. Ты же знаешь…

- Вот… - Маша достала из-под подушки ту самую потрепанную книжицу, протянула воспитателю, - ищите.

Татьяна Андреевна веером перелистала истертые страницы, на простыню выпала маленькая без уголков потрескавшаяся фотография. На снимке была молодая красивая женщина с тонкими чертами лица и тихой домашней улыбкой.

- Мама?

- Мама. – Девочка помолчала, потом порывисто села на кровать, вцепилась побелевшими руками с чуть видневшимися синеватыми жилками в металлический обод панцирной сетки, сжала зубы. – Я все равно ее найду. Опять сбегу. Все равно…

Потом вдруг глаза ее загорелись, она пристально, с надеждой посмотрела на Татьяну Андреевну и зашептала, как заговорщица: «Мне сказали, что она приезжала домой… Меня искала… Она просто не знает, где я…»

- Да кто сказал?! Какая чушь! – Ашуватова вдруг почувствовала раздражение. От многодневных переживаний, выговоров начальства у нее сдали нервы.

Глупая детская уверенность, что мама – самая лучшая! Что она обязательно придет! Что она просто не знает! Всколыхнулось в душе всечеловеческое бессильное негодование на родителей, которым нет дела до своих детей.

Маша почувствовала, что чем-то рассердила воспитателя, сразу замолчала, ощетинилась.

- Где она, твоя мама? – продолжала Ашуватова. – Нет ее, пойми ты это.

- Неправда… - девочка захлюпала носом, заплакала, вздрагивая худенькими плечиками, - я знаю, есть… Почему никто не верит… Она просто не знает…

- Нет, Маша, ее нет, она погибла, умерла, - Татьяна Андреевна и сама потом не могла объяснить, почему солгала, ведь она не знала точно, что Машина мама умерла, хотя это и было вполне возможно.

Сказала же она это должно быть только с единственной целью – удержать девочку от попыток побега и возможной опасности, уберечь ее от беды. Однако…

Через две недели в детдоме разбирали обстоятельства очередного ЧП: когда Татьяна Андреевна Ашуватова на очередном дежурстве поднималась на второй этаж, сверху на нее упал туго свернутый палас. Виновных не нашли.

Два месяца она лежала в больнице и вернулась на работу в гипсовом корсете. За это время Маша Денисова сбегала трижды. Каждый раз ее возвращали обратно и, в конце концов, по ходатайству дирекции, вынуждены были отправить вместе с братом в отдаленный детдом в Сибирь. Прижилась ли она там, смирилась ли – неизвестно, о ее братишке и маме тоже никто ничего не слыхал.

17.09.1997

 

Дневник

 

Возвращался я из командировки. Поезд, на котором я ехал, запаздывал, поэтому до своего купе я добрался уже к ночи, уставший и обессилевший. Забрался на вторую полку, стараясь не разбудить спавших уже попутчиков, и крепко заснул под монотонный стук колес.

Проснулся, когда было уже светло. Поезд притормаживал где-то на полустанке, вагон дергало и трясло, словно в лихорадке. Соседи мои – пожилые супруги – завтракали, пили чай, тихонько переговариваясь. Я поприветствовал их, отвернулся к стенке и попытался снова заснуть, наверстывая прошлое хроническое недосыпание. Сделать мне это, однако, не удалось. Вскоре поезд остановился на крупной станции, по коридору забегали шустрые и голосистые торговки, наперебой предлагая то пуховые платки, то носки и варежки, то копченую рыбу или вареную картошку. Сон мой развеялся окончательно, я открыл глаза и стал бесцельно глазеть на потолок и стены. Внимание мое привлекла потертая тетрадь в сетке над моей полкой.

- Это не ваша случаем? – поинтересовался я у соседей, - а то забудете…

- Нет, - ответил мне старичок. – Может, барышня оставила? Была тут до вас, все книжки читала…

От нечего делать я взял тетрадь. На обложке круглым девичьим почерком было написано: «Дневник Натальи Г.»

Честно признаться, раньше мне не доводилось читать чьих-либо дневниковых записей, поэтому первым моим порывом было положить дневник обратно на полку и забыть о нем. Но все же непреодолимое желание приоткрыть тайну чужой души заставило меня спустя малое время снова потянуться к запретной тетради. («Тем более что ее хозяйка, - успокаивал я себя, - видимо, не очень-то хотела сохранить свою тайну, раз умудрилась забыть дневник в поезде».)

Спустя много лет удивительный случай свел меня с человеком, который был лично знаком с Натальей Г. Он и дал мне разрешение на публикацию дневника.

Вот эти записи, которые я привожу почти без сокращений.

 

10 октября 199…г.

На вечер пригласили друзья – Татьяна и Елена. Согласилась. Была суббота, и вроде бы все устраивало. Попросила Юрьева довезти до ДК. Настроение хорошее. Приехала чуть раньше, принялась ждать Рыжиковых и заодно оглядела аудиторию, которая не спеша собиралась. Возраст различный, от двадцати до шестидесяти, много женщин бальзаковского возраста с цветами. Разговоры о концертах ведут немногие.

Приехали друзья, вместе с ними прошли к сцене, сели на приставные стулья. И вот появился Он… Теплый взгляд карих глаз, черная как смоль бородка, волосы на голове чуть с проседью, завораживающая и окутывающая улыбка – это хозяин вечера – поэт-бард Андрей Сосов.

И вот начался концерт. Очень приятный, чисто мужской голос. Как сказала бы моя мама - «райский баритон». Публика заворожена, по залу шепоток удивления. А я на этих концертах уже была, но и для меня каждое Его выступление – радость.

Все шло на едином дыхании. Звучал рассказ автора о себе, творчестве и друзьях, потом Он брал в руки гитару и снова пел песни, песни, песни…

Голос его доходил до глубины души каждого слушателя и трогал там такие струны, которые подвластны были только Ему.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Под громкие аплодисменты Андрей завершил свой концерт.

Пришла пора перейти ко второй части программы. Заочно я уже знакома с этим приятным человеком, мои друзья пытаются рассказать о нем что-то новое. Мы наблюдаем со стороны, как он полноправным хозяином ходит по рядам между столиками и приветствует гостей, интересуется настроением, отвечает на вопросы.

Вот доходит очередь и до нас. И только в этот момент я замечаю небольшую хромоту. Татьяна, как бы поймав мой взгляд, комментирует: «Очень жаль, что у Андрея проблема с этим». А я ей в ответ: «Ты знаешь, а я этого совсем не заметила».

Андрей подсел к нам, поинтересовался, откуда мы и нашими впечатлениями о вечере. Татьяна сказала, что все было замечательно и жаль, что вечер уже кончается.

- Ну что вы, все еще в самом разгаре. Потом, я надеюсь, это наша не последняя встреча.

Я смотрела на него заворожено и молчала, как последняя дура. Потом уже спохватилась, когда он ушел к другому столику:

- Ах…нужно было его к нам в город пригласить.

- Чего же ты молчала! Уставилась на него и глазами моргает.

- А я возьму и подойду к нему сейчас.

- Возьми и подойди.

- Иди, иди, Наташа, все у тебя получится, действуй.

Андрей был уже у стойки, разговаривал с барменом. Я еще раз поздравила его с замечательным концертом и попросила приехать к нам. Он очень галантно обнял меня за талию и любезно согласился на наше дальнейшее сотрудничество. На этом мы расстались. Было очень приятно на душе – весело, тепло и уютно в такой новой обстановке. В голове никак не укладывалось, что все это человек сделал, придумал и воплотил в жизнь один. Умница.

 

12.10.199…г.

Который день хожу под впечатлением от проведенного вечера. Двенадцатого решила позвонить по оставленному мне телефону. И, Господи, какое счастье, голос Его по телефону столь же приятен, как и при очной встрече. Я напомнила о нашем разговоре. Он извинился, что не может меня пригласить куда-либо, и назначил встречу у себя дома на следующий день. Я согласилась.

 

13.10.199…г.

Тринадцатое число может стать для меня и счастливым, и роковым. И вот оно наступило. С трудом отыскала Его дом, т.е. вышла не на той остановке. Звоню с волнением в дверь квартиры. Открыл Андрей, очень вежливо пригласил пройти в дом. Обычная квартира, тепло, чисто и уютно. Я настроилась на деловую беседу, взяла в руки блокнот, ручку. Мы очень долго говорили о разных жизненных проблемах. Я и сама не заметила, как откровенно рассказала ему о себе. Мы почти целый день провели вместе. Договорились, что в организации следующей творческой встрече я буду Ему помогать.

 

Весь октябрь были ежедневные звонки от Андрея, Он не пропустил ни одного дня, звонил по межгороду то из Пензы, то из Тамбова. Встречались всего два раза - восемнадцатого и двадцать пятого - когда он на полдня приезжал домой. Нам было очень уютно, спокойно и хорошо друг с другом рядышком.

 

31.10.199…г.

Наверное наши беседы исчерпали нас, и вот наступил тот желанный день для меня, как для женщины.

Мы договорились встретиться у Ларисы. Я ждала его, не могла ни пить, ни есть.

Но вот звонок в дверь – и Он на пороге. Он!!! Мы еще посидели немного, попрощались и вышли на улицу. Не сговариваясь, повернули вместе к Его дому. Я шла, как во сне, ноги были ватные. Он у меня умница, все продумал и предусмотрел. Я уж много раз была у него дома, но та дверь, которая вела в спальню, всегда была закрыта. Сейчас же я увидела убранство Его великолепной кровати, прекрасное покрывало, белоснежные простыни. Была ночь!!!...

Ни с чем не сравнимые чувства, которые не всем женщинам дано испытать в жизни.

Я по-настоящему благодарна ему за эту ночь. Дай Бог на долгие и счастливые времена.

 

2.11.199…г.

Не хочется вспоминать этот день, но душа требует высказаться. Накануне позвонил пьяный Соловьев, сказал, что на второе у нас суд по разводу, не забыла ли. Не забыла… Хотела забыть с Андреем, очень хотела и, дай Бог, забуду, но сейчас нужно пройти эту Голгофу.

Боже мой, я лучшие годы свои связала с негодяем и пьяницей, который пил мою молодость, топтал красоту, а потом со своими многочисленными подружками смеялся надо мной. Его я вывела в люди, помогла закончить институт - и такая неблагодарность.

Сделала прическу, оделась вся, как с иголочки. И он – брюки не глажены, куртка старая, рваная, шапчонка в руках, под глазами мешки. Я его давно не видела. Говорить и общаться до суда не хотелось. Судья пригласил нас в зал, говорил очень любезно и тактично, лишних вопросов не задавал.

И вот нас развели.

Ура!!! Свобода!!!

Андрей за меня переживал. В заде суда Он не был, но поджидал меня у моего дома. Целый день и вечер мы провели вместе. Андрей шутил, пел песни под гитару, пытался развеселить меня, но в Его голосе я чувствовала какую-то тревогу. «Милый мой, ведь это Он за меня волнуется», - подумала я, с благодарностью посмотрела на своего любимого.

Господи, до чего же я глупа и слепа. Андрей уехал утром, днем у него поезд до Казани, опять гастроли. Договорились встретиться через неделю.

 

12.11.199…г.

Неделя прошла. Два раза звонил Андрей из Казани и потом из Кирова. Просил не волноваться, говорил, что обстоятельства требуют продлить гастроли еще на неделю. Тоскливо и хочется плакать. Где Ты, мой милый?..

 

15.11.199…г.

Вчера пришла Татьяна и сказала мне, что Андрей скрывается от кредиторов. Боже мой…

Оказывается, еще летом Ему дали большую сумму в валюте на реализацию, и дело прогорело. Кредиторы подослали «крутых» ребят, и Андрей вынужден скрываться.

Не знаю, как продержалась целую  неделю, каждый день до больницы и обратно, простыла сильно, температура до тридцати девяти и выше. От Андрея никаких известий.

 

20.11.199…г.

От Андрея никаких известий. Я не выдержу этого…

 

28.11.199…г.

Пришла Татьяна и привела свою сослуживицу Людмилу К. (я ее раньше мельком видела на концертах), и та утверждает, что неделю назад была в командировке в Перми и там видела афиши концертов барда Андрея Сосова. Может однофамилец?

Да нет же, Он это, Он… Жив, и, слава Богу.

 

31.11.199…г.

Случайно подошла к кабинету Самсоновой, там никого не было, и радио очень тихо работало, но что-то подтолкнуло меня прибавить громкость. Слышу знакомый голос… Потом объявили, что песни исполнял лауреат многих конкурсов Андрей Сосов.

Слава тебе, Господи!!!

Пусть хоть такое известие, но я все же получила его! Звучит для меня голос Андрея, да еще и по всей России!

Умница! Люблю! Жду! Надеюсь и очень верю в Тебя, мой родной человек!

 

10.12...г.

Снова никаких известий. Приезжали вчера ко мне те «крутые», спрашивали про Него, грозили, но быстро отвязались, видно по моему лицу поняли, что я ничего не знаю. И зачем только Он связался с ними? Он такой чистый и честный, и с этими… человекообразными.

 

 

13.12…г.

Час назад пришла Татьяна и «убила» меня…

Я ее не виню, не она печатала эту мерзкую газетёнку. Она вообще тут ни при чем.

На последней странице в правом нижнем углу, среди уголовной хроники, было отмечено, что 11.12.199…г. в подъезде своего дома из огнестрельного оружия был убит… известный российский бард Андрей Сосов.

 

Жизнь кончена…

Все кончено…

Прощайте, простите.

Ваша Наташа.

 

24.06.1997г.

 

Жалость

 

В детском доме произошло ЧП – утонула в речке девочка Катя Сазонова. На дворе март, ярко, по-весеннему светит солнце, половодье в разгаре. По дну глубокого оврага на краю села стремительно несутся талые воды. Многие сельские ребятишки прельщаются островками вытаявшей земли с прошлогодним ковылем сразу за оврагом – несмотря на опасность стремятся за бушующий ручей.

Вот и Катя Сазонова тоже пошла с девчатами. Все прыгнули, и она прыгнула, не испугалась. Хрупкая девочка, однако ж кромка снега обломилась, и она мгновенно там, в ледяном водовороте. Перевернуло, потащило… Девочки кричали, плакали, звали на помощь, бежали за ней по осклизлым сугробам, но только красный платочек мелькнул где-то вдали и исчез подо льдом.

Нашли ее в тот же день в проталине в заливе. Принесли закоченевшую в детский дом, объявили траур. Детдомовский конюх дед Трофим смастерил гроб и крест. Обрядили Катюшу в новую школьную форму, обложили самодельными цветами.

Как и положено, гроб стоял два дня, и все это время вокруг него постоянно находились воспитанники, педагоги, другие работники детского дома; ни на минуту Катя не оставалась одна. Девочки и многие женщины плакали навзрыд. В первый день горько и безутешно рыдала над гробом младшая сестренка Кати семилетняя Дарья. Ее утешали, но она не успокаивалась, время от времени только убегала в кубовую, пряталась за платяной шкаф и плакала в одиночку. По просьбе директора детского дома, седовласого фронтовика Ивана Петровича Радченко, за ней приглядывали взрослые девочки, даже спать брали в свою комнату на пустующую койку.

Приходили посмотреть на утопленницу и сельчане, среди них – старики Румянцевы, баба Поля и дед Алексей. Стояли, плакали, еще более ссутулившись, шли домой, там сумерничали, разговаривали.

-  Ты, Поля, подумай, ведь маленькая же совсем, а мы…

- Я, дед, как посмотрела на сестренку, так у меня сердце и захолонуло, сидит сиротинка, плачет, и некому ее приголубить, точь-в-точь как я маленькая. Как схоронили тятю с матушкой, так, кажись, и ласкового слова ни от кого не слыхала, - бабушка Поля подперла слегка рябоватую щеку, утерла слезы концами ситцевого платка. – А и кому жалеть-то было, у каждого, почитай, свое горе. Сколько их тогда в двадцать первом перемёрло по деревням от оспы-то. Взяла меня тогда к себе тетка Дарья, матушкина сестра. Зряшно, скажу, не ругала, но и ласки особой не было. Вот вроде и улыбнется иной раз, а нет, не матушка. Люди калякали, будто и похожи они, да куда там…

- Известное дело, - поддержал дед Алексей. Он уже в который раз слышал эту историю, но из уважения к жене не перебивал.

- Возьмем давай, дед, возьмем, чать не объесть…

- Да в том ли дело, Поля… Тебе лет-то сколько? То-то и оно… И я не молоденький…

Баба Поля улыбнулась сквозь слезы, с какой-то материнской нежностью посмотрела на сгорбленную фигуру мужа.

- Оно потом еще у нас свои дети, как еще они посмотрят…

У бабы Поли своих детей не было, вышла замуж за Алексея Румянцева по первому браку в возрасте уже. Жених ее к этому времени успел уже жениться, двоих детей родить, отвоевать, развестись и даже отсидеть срок.

- Дети поймут, - уговаривала баба Поля, - потом и им чай двери в доме всегда открыты.

Спорили они долго, спать легли, когда на улице запели первые петухи, залаяли громче прежнего собаки, встревоженные ранними ходоками. Легли уж, было, совсем, но все еще переговаривались и бранились слегка.

Прошло две недели. Утром нового дня сразу после завтрака начали собираться. Бабка Поля нарядилась в шерстяное платье (подарок приемной дочери), достала из сундука плюшевую жакетку. Дед Алексей повседневную фуфайку сменил на «выходную», нарядился так же и в новые чесанки с калошами. Вышли со двора и по утреннему морозцу направились в центр села.

Директор детского дома был в отъезде. Румянцевы ждали его полтора часа и уже совсем было отчаявшись собрались уходить. Однако он приехал, встретил стариков приветливо, усадил на мягкие стулья, с неподдельным интересом выслушал, затем подытожил:

- Значит так… Дело хорошее, доброе, но ответственное, с плеча рубить нельзя.

- Мы уж обсудили все между собой, прикинули.

- Так-то оно так, но спешить тут не следует. Давайте вот как сделаем, - Иван Петрович потер лоб рукой, - пусть она походит к вам в гости пока. Приглядитесь, а там видно будет.

Так и порешили. Через неделю дед Алексей привел Дашу в дом, как записала в журнал дежурная: «На выходные к Румянцевым». Девочка затравленным зверьком смотрела на стариков, сидела на диване, поджав ноги, прикрыв худые коленки видавшим виды ситцевым платьицем. Ее жиденькие светлые волосенки тонкими сосульками спускались до плеч.

- Ты б еще покушала, - баба Поля пододвинула ей тарелку с ватрушками и пирогами.

- Я поела, как раз как идти к Румянцевым, - как о ком-то другом сообщила Даша, - поела, а тут дед пришел. А наши сейчас в баню пошли.

- Вот и хорошо… А у нас своя баня будет, дай срок. Вот сейчас прикрою трубу, и часа через два пойдем, - весело возразил дед.

Вскоре Дашу нарядили в самую маломерную фуфайку, и они с бабкой пошли мыться. Дед пока поставил самовар, набросал углей, поджег лучину, приладил к дымоходу трубу. Вскоре самовар загудел приятно и важно.

Из бани Даша пришла первая, разрумянившаяся, с полотенцем на голове вместо платка.

- Ну, проходи, проходи, садись вот к столу чай пить. Ты с каким вареньем любишь: с вишневым или смородным?

- Я бабу Полю подожду…

- Вот и правильно, вместе и попьете, все веселее будет. Ты вот чего… Ты посиди тут, а я мигом сбегаю в одно место и вернусь. Книжки вот полистай, а то радио включи.

Дед быстро набросил на плечи теплый пиджак, вышел из дома. Путь он держал прямым ходом в магазин. Как-то уж так завелось, что после баньки он за грех считал не выпить. Оно, конечно, бывало и без бани в охотку, но после – обязательно.

Вернулся он вскоре заметно повеселевший, потому как знал, что в сарае, в поленнице, хранится драгоценность, которую он после легкого пара оприходует в предбаннике (для этого он и сырок плавленый прикупил). И «прятался» дед вовсе не потому, что боялся жены, просто тайком было как-то веселее, да и браниться с бабкой на глазах у приемной внучки в первый день ее посещения было совестно.

Каково же было его удивление, когда зайдя в дом он нашел Дашу спящей на диване, бабки же Поли нигде не было. «Курей что ли пошла в хлев закрыть»? Дед засуетился, вышел во двор - никого. Со стороны бани раздавался какой-то неясный вой. «Собака скулит»? – подумал дед, предчувствуя, однако, что-то нехорошее. Он прибавил ходу.

Баня была закрыта на щеколду и засов, из предбанника раздавались причитания: «Идолы… Пять раз умрешь, ни одна холера не проверит…» Дед открыл дверь, бабка Поля вся в слезах и растрепанная сидела на лавке, дверь в баню была раскрыта, по верху в предбанник струился легкий пар, с потолка капало.

- Ты как тут?

- Как, как… Который час сижу…

- А Дарья давно дома.

- Да я ее нарядила, иди, говорю, в избу, дорогу-то найдешь. Сама стала одеваться, а дверь-то снаружи закрыта, - бабка опять горько заплакала.

Баня была испорчена. Баба Поля в сердцах хотела было поругать и даже нашлепать Дашу, но дед возразил: «Ты побьешь, а кто пожалеет»?

К удивлению и даже страху стариков, Даша оказалась норовистой и хулиганистой девочкой. Через неделю она переколотила в погребе с десяток банок с соленьями и вареньями, еще чуть позже сожгла в печке дедовы валенки. На вопрос, зачем она это делает, молчала и только сжималась вся.

Баба Поля уже и засомневалась было, решила, что не совладать им с девочкой, но после очередного посещения детского дома дед Алексей сообщил:

- А ведь это она нас с тобой испытывает, на прочность значит пробует. Мне Иван Петрович рассказал, что их в семье-то с сестренкой били больно крепко за всякую провинность. Вот она нас и пытает, может, мол, и мы такие.

- Да нет, дед, быть не может. Даренка маму часто вспоминает, хорошая, говорит, была, красивая.

- Хм, - усмехнулся дед, - чай помнишь, рассказывали, будто на базаре девочку-то махонькую нашли, потеряли будто. Какая твоя мать, спрашивают, а она -  моя мама самая хорошая. Стали искать везде. Нашли. Ведут всю в лохмотьях, пьяную, грязную и хромоногую. Вот тебе и хорошая.

С полгода Даша ходила к Румянцевым в гости по выходным. Те ее привечали, угощали повкуснее, покупали недорогую одежду. В воскресенье вечером девочку провожали в детдом.

Как-то по осени дед Алексей приболел крепко, заложило все в груди. Лежал, маялся с неделю дома. Как обычно в субботу пришла Даша, подошла к дедовой постели.

- Хвораю я, дочка.

- А ты не хворай. Давай я за доктором схожу, я знаю, где больница.

- Много они понимают, доктора-то… Ты вот чего… Подсоби бабке баню протопить, дров ей натаскай. Я пропарю грудь-то, вот и полегчает.

Поздно вечером уж после бани бабка Поля пришла со двора и видит… Дед, как положено, принял с «легким паром», лег отдохнуть, уснул; то ли от болезни, то ли после бани потому что, вспотел, лежал с мокрыми волосами. Даша причесывала ему волосы гребешком, причитала тихо: «Дедушка-голубчик, деда-голубок, расскажи мне, деда, сказку «Колобок», - и дальше тихо и не в лад.

Баба Поля смотрела и плакала.

В воскресенье Даша в детский дом уже не пошла.

27.08.1997г.

Продолжение

 

"Крепдешиновое платье" Будылин Н.В.